Ну то есть в Сиене.

Который раз убеждаюсь: лучше всего породу места можно понять по особенностям коллекций главного городского собрания. Особенно если оно художественное. Может быть, кому-то ближе истории, рассказываемые базиликами и соборами, местной кухней или набором региональных специалитетов, но я-то точно знаю – именно собрание картин, заключенных в конкретные стены, являет подлинный гений местности83.

Начало отсчета и первые артефакты, личные пристрастия энтузиастов и главных донаторов, взлеты заполнения новых зданий, периоды их запустения.

Наконец, реперные точки самого харизматичного руководства, совпавшего с эпохами революций и войн, транзита власти и смены парадигм – философских ли, религиозных, попросту модных. Плюс общее впечатление от набора главенствующих направлений и стилей, имен (их количество и качество, смена поколений) и магистральных сюжетов.

Иногда, кстати, даже и техники живописи (темпера ли, масло, а то и вовсе синопии) особенно важны.

…………………………………

Пинакотека в Сиене очень хорошая – впрочем, примерно такая же, как в Перудже: главное собрание местной школы. Что-то вроде местного отделения несуществующей итальянской Третьяковки.

Заведение, надо сказать, подзаброшенное: вход – с ленивыми смотрителями, живущими своей непонятной жизнью. Нет даже книжного магазина или хотя бы сувенирной лавки, часть залов второго этажа вовсе закрыта. Бонусом – смотровая площадка в зале скульптуры и многовековое отсутствие ремонта, из-за чего залы кажутся аутентичнее поновленных картин.

Под показ фондов городских художественных коллекций в Сиене отведено два этажа Палаццо Буонсиньори – весь второй этаж занимают византийские иконы, плавно переходящие в Возрождение, сначала «низкое», готическое, затем более высокое, одухотворенное дыханием близлежащей Флоренции.

Этот период, начинающийся с пучеглазых идолов Гвидо де Грациано, расположен в первых анфиладах особенно плотно – потемнелые, как обугленные, мадонны и святые, словно бы плавающие в бальзаме жидкого золота, таинственно бликующего при плохой подсветке, сгущают воздух до музейного конденсата. Святые и Спасители пойманы этим золотом, запаяны в его бесконечности совсем как в янтаре, особенно глазастые и выразительные.

Кстати, Симоне Мартини в этих залах доренессансных примитивов не так много – видимо, развезли по выставкам да гастролям как главный сиенский специалитет времен максимального расцвета города.

Я слежу и собираю своих Мартини с того самого детства, когда мне в руки впервые попал путеводитель по Эрмитажу. Пузатый, уютный томик бордового цвета (таким форматом в СССР любили издавать стихи), издание второе, исправленное и дополненное.

Молодые родители мои, вырвавшись из деревни Уйское, где папа проходил ординатуру, к друзьям в город, забурились к Пейсаховым84, жившим тогда в общаге Политехнического института.

Помню ее пустые, почему-то сводчатые коридоры, сумрачную кухню с несколькими плитами, книжные полки в их комнатушке с альбомами по искусству. Специфический запах коммунального жилья. Родители с ходу бросились в интеллектуальное застолье, а мне, чтобы не мешал и не путался под ногами, выдали этот самый путеводитель. Первое, видимо, что под руку подвернулось. Я с ним и завис где-то в бытовке. Обратно Пейсаховым уже не отдал. Пришлось подарить его мне, а я уж озаботился, чтобы дар их не пропал без следа.

Изданный музеем в 1963 году (В.Н. Березина и Н.А. Лившиц описали в нем искусство Западной Европы XII–XX вв.), именно он, с внятным делением на эпохи, страны и залы, со схемами правильно составленных экскурсий, чуть ли не единолично отвечает в моем сознании и за некоторые формулировки, засевшие на всю жизнь, но также и за всю эволюцию европейского искусства, двигавшегося по одному единственно возможному маршруту: романское искусство – готическое – Возрождение – маньеризм – барокко – классицизм – романтизм – натурализм и реализм – модерн и модернизм…85 Теперь эта непреложность оспаривается многочисленными «параллельными нарративами», но, чур, я буду обходиться этой устаревшей методологией и дальше.

Такой мне выпал учебник. Ведь чем случайней – тем вернее…

Он и теперь, распадающийся на блоки, заново переплетенный и многократно подклеенный, лежит перед мной. Для моей личной истории это один из поворотных моментов. Картинки в нем были в основном черно-белые, мутноватые, всего-то с парой-другой цветных вклеек и списком опечаток.

Так вот первой цветной вкладкой там шла как раз Мадонна Симоне Мартини из диптиха «Благовещение» (вторая створка – с ангелом – тогда была неизвестна, а теперь установлено, что живет она в Вашингтоне), и я ее на всю жизнь запомнил. Правда, первоначально не осознавая, в чем ее прелесть.

В России византийских и проторенессансных памятников из Италии маловато будет. Даже Эрмитаж может похвастаться лишь небольшой коллекцией средневековой религиозной утвари, происходящей из коллекции Базилевского, и отдельными досками, «Благовещение» Мартини среди которых – безусловно первая.

В фундаментальном труде «История картинной галереи Эрмитажа» Владимир Левинсон-Лессинг, полвека проработавший в главном русском музее, объясняет отсутствие икон и картин Треченто-Кватроченто в Петербурге «художественным вкусом и стремлениями, которые характеризуют частное русское собирательство первой половины XIX века», когда и был заложен фундамент, а также пути развития художественных коллекций ГЭ.