Шторка приподнялась и впустила ту самую барышню, которую профессор назвал своей племянницей. Очень интересный подход, и, признаться, очень неожиданный для меня. У меня сразу сузились возможности для контратаки. Воевать против женщины я не собирался ни морально, ни физически. Однако её это явно не устраивало, и первое, что она сделала — это улыбнулась. А вторым — наслала на меня поток воздуха огромной силы, и меня буквально сдуло к стене, и я чуть не проиграл бой в самом его начале.

Пытаясь сопротивляться столь неожиданному для меня нападению, я упирался ногами, сгибал голову навстречу ветру, но всё тщетно. Меня откинуло назад, и только упав на пол, я понял, что либо приму меры противодействия, либо меня сейчас припечатают к стене, что станет моим проигрышем.

Время, как всегда в таких случаях, стало разбиваться на миллисекунды. Но к чести племянницы, она не торопилась; у неё, видимо, и не было такой цели. Умом я это понимал, а сердцем — нет, и потому, дальше действовал чисто на рефлексах. Пришла опасность — нужно спасаться. К сожалению, на все атаки у меня постоянно оказывался только один ответ.

Что можно сделать с ветром? Опять создать ту же самую линзу. Я её и создал. Воздух натолкнулся на неё и стал обтекать, а «племянница» начала работать со своим даром и сбивать мне линзу, причём довольно успешно. Она практически вырвала её из моих рук, и тогда я разрушил линзу, став в ответ бить её же оружием.

Всё оказалось не так сложно: я просто уловил, как она это делает, и отзеркалил. Конечно, мой поток воздуха был в разы слабее, чем её, но тем не менее он оказался достаточно сильным. Я делал это создавая в голове картину сильного ветра и вместо того, чтобы рисовать её в пространстве, сразу направлял против того, кто представлял для меня опасность.

Удар порывом ветра застал девушку врасплох — она пошатнулась, и её юбка попыталась задраться вверх. Этого оказалось достаточно, чтобы она прекратила попытки меня атаковать. Профессор тут же убрал её, выпустив вместо неё очередного фантома. Так продолжалось ещё некоторое время, я продолжал сопротивляться, всё больше уставая и всё сильнее отходя к стене позади себя. Сил уже почти не оставалось, когда атаки, наконец, прекратились.

— Господин Дегтярёв, прошу вас подойти ко мне! — долетел до меня голос профессора через усилитель.

— Иду, — буркнул я себе под нос и пошёл к нему, в это время поднялась и железная штора, перегораживающая мне выход, и я смог окинуть взглядом всю картину, что ранее мне была не видна.

Профессор сидел у необычной машины и ждал, когда мигающие разноцветные огни неизвестного мне аппарата погаснут, а сам аппарат закончит выдавать рулон серой бумаги, исчёрканный математическими символами.

— Как же вы нехорошо с барышней обошлись. Некрасиво, можно сказать. Разве так можно⁈

— Она на меня напала, господин профессор, я защищался и ничего ей не сделал. А то, что юбка пыталась подняться, так я не специально; да она всё равно очень сильно приталена и выше колена не смогла бы подняться.

— Ну если бы вы усилили ветер, то ткань могла и треснуть…

— Я сильнее не мог.

— Понятно. Верю, хотя и с трудом. А ведь у вас был шанс барышню раздеть своим порывом…

— Я об этом не думал, и у меня есть честь, чтобы не позволять себе подобного.

Профессор Лебединский остро взглянул на меня, а встретив мой твёрдый взгляд, он неожиданно улыбнулся.

— Рад, что у вас есть честь и собственное достоинство. Прошу меня извинить за неподобающие слова в ваш адрес, вы этого не заслужили.

Я кивнул в ответ.

— Извините и вы меня, господин профессор, за мои действия в отношении вашей помощницы. Мне не до того было.

— Ясно, тогда перейдём к вашему дару. Результат меня немного удивил, но не поразил. Да, вы прогрессируете, но слабо. Ничего особенного не показали; только стрессовые ситуации, что видно вот на этом графике…

Тут профессор взял кусок бумаги, на котором чёрным грифелем прибор рисовал какие-то кривые, и показал его мне.

— На графике видно, что ваш дар резко вырастает в потенциале, но весьма кратковременно. Это плохо и недостаточно. С таким даром вы не сможете бороться на равных ни с одним из агрессоров — слишком он слаб в отношении защиты.

— Я знаю, — поморщился я. — Господин профессор, мой дар вообще не предполагает защиты, как я раньше думал, но именно из-за нападений я и смог его развернуть для обороны. Иначе бы я и не стоял сейчас рядом с вами.

— Да, я читал ваше личное дело, много для себя нашёл в нём любопытного. Понимаю вас и рассчитываю на большее. Что ж, видно, придётся с вами поработать ещё неделю, иначе не будет никакого результата, а мне поставлена задача поставить вам хорошую защиту в короткий срок, что довольно трудно. С другой стороны, научившись необходимым у нас азам, вы и сами сможете самостоятельно увеличивать её до необходимых размеров. Время у вас на это есть, ваш дар пока не статичен и ещё растёт, и изменяется, так что всё в ваших руках.

— Но мне нужно учиться, господин профессор, а то выгонят, тем более, моя стипендия напрямую зависит от моих оценок и соответственно знаний.

— Гм, я тут на днях узнал о вас чуть больше и думаю, что руководство академии будет намного снисходительнее относиться к вашей учёбе. Поэтому не нужно заранее переживать, всё у вас будет хорошо. Учиться вы можете пока самостоятельно, тренировки станут легче, и у вас появится больше свободного времени и сил, чтобы дойти до библиотеки и погрузиться в мир знаний. Здесь вы их получите намного больше, чем вам дадут лекции, а практические занятия начнутся примерно через месяц, вы к ним как раз успеете.

— А, — начал было я отвечать, но, уткнувшись взглядом в глаза профессора, понял, что препираться бессмысленно. Он уже всё для себя решил, а я сейчас для него просто объект исследования и интересной работы. Ничего от моих вопросов и возражений не изменится, абсолютно ничего.

— Хорошо, я могу идти?

— Да, отдыхайте. Завтра вас никто трогать не будет, а ваша дальнейшая судьба решится в понедельник.

— Понял, спасибо за работу со мной.

Остаток субботы и всё воскресенье я провёл