Проходили минуты. Часы. Не было никакого другого занятия – только сходить с ума от нетерпения и жить ради того, чтобы вырваться из Клонг Прайм.

В ожидании, один за другим, прошли еще несколько дней. Фадеев не понимал, почему все затягивается даже после того, как тайка дала показания. Почему его не приглашают на свидание с адвокатом, почему не вызывают в суд?! Только наутро третьего дня ему передали записку. Дрожащими руками он развернул плотный лист и увидел мелкие английские буквы, написанные торопливым и решительным почерком.

«Уважаемый мистер Фадеев, рад вам сообщить, что все обвинения сняты. Следствие получило доказательство того, что вы невиновны. Готов поделиться всей информацией, как только вы выйдете на свободу. То есть сегодня вечером. С уважением, ваш адвокат Патрик Гордон».

Михаил Вячеславович ощутил такой прилив счастья, какого не испытывал, наверное, с момента первого своего полета. Все, что он пережил за последнее время, из постоянной боли и отчаяния сегодняшнего дня превратилось в туманное прошлое. Бетонные стены вокруг него словно раздвинулись, стали пропускать воздух и свет.

По выражению лица Фадеева профессор сразу же понял, в чем дело. Радость в его глазах затуманилась тяжелыми каплями.

– Ну вот, – вымолвил он, всхлипнув, – больше мы не увидимся!

– С чего же вы взяли? – изумился парящий в облаках Фадеев. – Я ведь вам говорил: если выйду, и вы здесь не задержитесь!

– Но… – профессор запнулся, – как…

– Очень просто, друг мой, – подмигнул Михаил Вячеславович, копируя манеру профессора, – сто тысяч бат для пилота, к счастью, не такие большие деньги, чтобы было о чем говорить.

– С-спасибо, – профессор от волнения начал заикаться, – спасибо!

– И я вот что подумал, – Фадеев помолчал, – возвращайтесь-ка вы в Россию! В Таиланде вас не оставят в любом случае, по другим странам скитаться тоже не сахар. А нам в компании нужен человек с восточными языками. Соглашайтесь!

– Я… как… а что нужно делать?

– Ничего сложного, – Фадеев похлопал профессора по плечу, – информацию на рейсе читать, с пассажирами во время полета общаться. Вы ведь любитель поговорить?

– Да, – профессор расплылся в улыбке.

– Значит, будете заниматься любимым делом!

Вместо ответа профессор всхлипнул.

– Как только выпустят, – сейчас Михаил Вячеславович хотел бы осчастливить все человечество, – сразу звоните мне! Я с билетом помогу до Москвы, а там уже встретимся. Все обсудим!

С профессором они проговорили до самого вечера, пока в камеру не вошел надзиратель и не прокричал так же неразборчиво «Фья Дье Ийев». Но на этот раз Михаилу Вячеславовичу не нужно было повторять дважды.

Длинный коридор. Комната для переодевания. Костюм, ботинки, белье. Снова коридор. Скрип одной двери, другой.

И Фадеев столкнулся лицом к лицу с круглым лысоватым человеком в шикарном костюме. Он что-то недовольно излагал тюремщикам по-тайски, вертел перед их носом документами, раскладывал все по папкам.

– Личные вещи при вас? – наконец, перестав крутиться, спросил он Фадеева по-английски.

– Да, – растерянно кивнул тот, потом вспомнил про телефон, – нет. Мой мобильный.

– Ну, конечно! – обрадовался Гордон, и замахал руками на стражу.

Телефон принесли через пять минут, в течение которых ошарашенный Михаил Вячеславович не мог вымолвить ни слова. Пока Гордон не взял инициативу в свои руки.

– Ваш адвокат, – представился он, – Патрик Гордон.

– Очень приятно.

– Вам повезло, – заулыбался он, – если бы не вмешательство американцев, еще неизвестно, чем бы дело закончилось. Одних денег мало!

– Не понимаю, – растерялся Фадеев.

– Скоро поймете, – хитро прищурился он.

– А настоящего преступника обнаружили?

– Как вам сказать…

Раздосадованный уклончивыми ответами адвоката, Фадеев взял свой телефон и пошел вслед за Гордоном – тот уже выскочил за дверь, делая знаки, чтобы Михаил Вячеславович поторопился. Адвокат отчаянно махал руками и картинно зажимал пальцами нос.

Они вышли из высоких стен Клонг Прайм, и Фадеев запрокинул голову к небу, вдохнув полной грудью. Свобода! Временами он уже и не чаял, что обретет ее вновь. Он успел только подумать о том, что, каким бы коротким или долгим ни было пребывание человека в этой тюрьме, внутри все ломается и надо строить жизнь заново… и застыл в изумлении.

Перед воротами тюрьмы стояли Люда и Надя. У Фадеева перехватило дыхание, колени его подкосились. Инстинктивно схватившись за Гордона, который многозначительно ухмыльнулся, Михаил Вячеславович с трудом, но устоял на ногах. Господи! Неужели такое возможно?! Перед ним словно соединились воедино два параллельных мира, две линии жизни, которые не могли, не должны были пересекаться, – его прошлое и настоящее. Надя, небесно красивая, недосягаемая и воздушная в своей голубой, развевающейся по ветру накидке, и Люда, родная, единственная. Отцепив скрюченные пальцы от плеча Гордона, Фадеев, не раздумывая, бросился к жене. Обнял ее, прижал к себе так безжалостно, что у нее из глаз брызнули слезы. Или это не от боли, от радости? Как же он мог сомневаться, как мог метаться между двух разных огней? Надя – это мечта из ушедшей юности. А Людмила – его судьба из крови и плоти, его будущее.

Он отстранился, чтобы налюбоваться на Людочку. На эти до мелочей изученные черты лица, на голубые очи, светившие для него. Заметил новые морщинки в уголках глаз – неужто из-за него? – прижался губами, словно хотел излечить и разгладить.

Она изменилась, он это чувствовал. Старый козел, заставил любимую так страдать! Что-то неуловимое появилось во взгляде, как будто она стала другой. Нет, не то! Повзрослела. Маленькая девочка, которая умиляла в ней Фадеева раньше, будто пропала. Зато появилась уверенная в себе женщина, притягательная и загадочная. Как Надя. Михаил Вячеславович удивился собственным мыслям и, не удержавшись, снова обнял жену.

Стал шептать слова благодарности, спрашивать про детей. Как же переживал он за них, как извелся в разлуке! На все вопросы Люда отвечала шепотом и прятала слезы, уткнувшись в его плечо.

– Мишенька, – наконец она ласково прервала, – Миша, это Надя тебе помогла! Если бы не ее связи и деньги, мы бы не справились!

Она взяла его за руку и подвела к Надежде.

– Здравствуй, – Фадеев улыбнулся смущенно, не отпуская руки жены, – вот уж не думал…

– И я, – она откинула с лица прядь волос, и он снова заметил, как постарели ее руки. Но теперь их вид не вызывал ни досады, ни жалости: молодость уходит, и надо ее отпустить. Главное, чтобы в душе человек оставался юным и не терял надежды, мечты. Все остальное – неважно.

– А я ведь из-за тебя в ловушку попал, – произнес он задумчиво.