Трутни же в ответ смеялись и позволяли сестрам гладить и расчесывать себя. И один из них вальяжно направился к Флоре.

– Я возьму малость этого добра, которое ты раздаешь, – сказал он и вытянул руку.

У него были яркие полоски, широкий торс и тупая физиономия, над которой горделиво покачивался высокий хохол. Его мех был перепачкан крошками сдобы, и она узнала его породу – Тополь.

– Не занимай весь день, – сказал он медленно. – Мы должны снискать Славу Улью, нам нужно всемерное содействие.

– Уже поздно. Сегодня вы не полетите.

Ошарашенный, он уставился на нее, а затем повернулся к своим приятелям.

– Это как? Почему эта карга вторгается в наши любовные планы, братья? – И он запустил руку в одну из корзинок Флоры, пытаясь найти пыльцу. – Припрятала тут себе!

Флора сжала его руку и достала из своей корзинки. Юный трутень отмахнулся от нее.

– Какая наглость! Ее пора предать Благодати! – воскликнул он, оглядываясь в поисках поддержки.

– Да ну, оставь эту старую кошелку.

Так сказал трутень невысокого роста, чей мех был напомажен прополисом на модный иноземный лад. Флора улыбнулась.

– Сэр Липа. Я искала тебя…

Трутень разгладил свои рюши.

– Да, я принадлежу к этой породе, но я никогда не видел тебя раньше.

– Как ты можешь такое говорить?

Сэр Липа повернулся к юному Сэру Тополю.

– Я предупреждал тебя, что нам не следует идти сюда – здесь полно полоумных самок. – И он указал на Флору. – А что касается этой, сразу видно: она надолго не задержится в этом мире, так что мы простим ее.

Молодой трутень злобно взглянул на Флору.

– Она преклонит колени и попросит прощения, или я врежу ей сам.

Липа толкнул его, сбив с ног, и навис над ним.

– Ха! Брат, ты должен поработать над равновесием, если хочешь заполучить принцессу. – И он протянул поверженному молодчику руку, помогая подняться. – Кубок нектара все исправит, и я знаю, где найти лучший нектар.

Избегая взгляда Флоры, Сэр Липа увел молодого трутня прочь. Она смотрела, как они уходят, и вдруг почувствовала на себе взгляды всех сестер.

– Кто еще слышал о болезни в Питомнике? – спросила Флора, неожиданно даже для себя самой, чувствуя, как в ней нарастает злоба. – Значит, из-за этого моих сестер принесли в жертву? В улье болезнь, но мы не можем говорить об этом? Пусть она распространяется беспрепятственно, пока не останется ни одной уборщицы, чтобы выносить тела?

Она оглядела полевок, ища поддержки, но все ее сестры отводили глаза. А затем пчелы стали выбегать из зала Танцев.

– Сестры! – выкрикнула Флора. – Почему вы уходите? Послушайте меня!

Оставшись в большом зале одна, Флора испытала такую боль от их ухода, как будто они ранили ее. Летать в одиночестве – одно дело, но когда тебя избегают внутри улья, когда тебя сторонятся и отказываются…

Жуткая усмешка черного Гефеста обожгла Флору.

Безумие. Сестра пойдет на сестру. Несчастье.

Ее антенны задрожали, словно готовые лопнуть, и, чтобы снять напряжение, она прижалась головой к старому воску пола и вдохнула запах дома. Вдыхая тысячи нот этого букета, она учуяла новый запах. Пчела любой другой породы не заметила бы его, но Флора была полевкой, полевкой из уборщиц. Она мигом считала молекулы этого запаха и поняла, что он означал.

Смертельная болезнь притаилась в улье, спрятавшись в теле одной из сестер.

Возле зала Танцев сотни пчел мельтешили по закодированной мозаике пола. В самой гуще движения недвижно стояла Флора, напрягая все свои чувства в стремлении снова поймать запах болезни, но он затерялся в бессчетных запахах улья. Используя все свое мастерство полевки, она призвала обратно мутный след его молекулярной структуры.

Он напоминал цветочный, с верхней нотой, сладкой точно лепестки, но то, что скрывалось под ним, не имело названия. Полевки не стали бы искать его, так как это не был запах пищи, а уборщицы не обратили бы на него внимания, так как сладкая нота отличала его от запаха отходов улья.

Флору отвлек звук шагов приближающихся полевок – они возвращались в улей, а затем группа молодых приемщиц пробежала мимо нее в сторону взлетной доски, и запах их породы выдавал воодушевление. Когда их след рассеялся, рассеялся и последний атом нового запаха, словно он обладал своим умом и не желал, чтобы его обнаружили.

Флора в расстройстве побежала на средний уровень улья. В это время дня спальни работниц обычно пустуют, и там в относительной тишине она сможет попробовать освежить нужные сведения, пока не утрачена их природа. К ее удивлению, едва вошла в главную прихожую, она снова уловила этот запах. Его тонкая сложная основа была той же, но верхняя цветочная нота менялась. Она уже впитывала и повторяла запах самих сот, и когда этот запах сольется с ними, он станет неощутимым.

Невзирая на риск, Флора изо всех сил втянула дыхальцами новый запах. Все инстинкты говорили ей, что это – ужаснейшая из всех нечистот, стремительно набиравшая силу по мере того, как приспосабливалась к букету улья. Скоро эта порча, замаскировавшаяся под запах сот, полностью растворится в воздухе, и все сестры будут дышать ею, и каждая окажется поражена.

Флора сконцентрировала все свои силы на скрытой основе запаха. Это была порча в чистом виде, Флора словно пролетала над давно умершим существом, и это ощущение усиливалось по мере того, как она приближалась к спальне. Готовая увидеть какую-нибудь скрюченную, покрытую гноем сестру, сидящую в углу, Флора ворвалась внутрь и побежала между рядами коек, осматривая все вокруг. Однако здесь было пусто и чисто.

След нового запаха снова пропал, не считая нескольких мельчайших частичек, приставших к чистому воску на стене спальни. Флора подняла антенны и стала водить ими по стене, пытаясь найти скрытые подвижные панели и тайные проходы, но стены были ровными и плотными, и только запахи пород безупречных сестер украшали их.

Флора выбежала обратно в прихожую. Теперь стояла между Цветочной пирожковой, Восковой Часовней и входом в зал Прибытия трутней, полностью перестроенный и сильно пахнувший новым прополисом. Внутри царила обычная суета – сестры помогали новенькому трутню выбраться из родильной камеры, и Флора закрыла дыхальца, чтобы не вдохнуть облако феромонов, которые могли бы отвлечь ее. Впереди находились большие двойные двери Питомника Второй категории, и возле них витал легкий необычный аромат, но он был застоялым, не похожим на тот живой и своенравный запах, который она выслеживала.

Как подобает смиреннейшей уборщице, ищущей, что бы еще почистить, Флора преклонила колени и коснулась антеннами сточного желоба. Голоса сестер и пульсация кодов в сотах пола отступили. Остался только легкий запах – запах болезни. Если она пыталась схватить его сознательным усилием, он ускользал, но если она осторожно вдыхала его, то могла чувствовать, откуда он исходит. Она словно искала путь домой из дальнего полета, Флора переключила все свои инстинкты на внутренний компас и пошла на запах.