Главарь, подавив бунт силами личной гвардии, несколько смягчился и снизошел до того, чтобы дать объяснение своему поступку:

— Надо было пропустить, да уж больно соблазн был велик. У самого Шенги плащ цапнуть — это как бы нас Бродяжьи Чертоги зауважали!

— А в чем дело? — не понял Вьюн. — Я тебе сегодня чей-нибудь плащ притащу. И можем бренчать, что цапнули его хоть у Шенги, хоть у сотника стражников, хоть у короля-отца…

Три пары глаз неодобрительно уставились на Вьюна. Команда Айсура не хотела бренчать. Парни рвались на истинные подвиги.

— Ладно, — сказал вожак. — Что сейчас было, того сроду не было. Не встречали мы никогда Совиную Лапу, понятно? Раз никто не видел, как он нам…

— Я видел! Я! Я! Я!

Парни разом обернулись на голос.

На заборе сидел курносый большеглазый мальчонка в наряде из мешка с отверстиями для рук и головы. Большой рот растянулся в ехидной щербатой улыбке.

— Я видел! Вчетвером с одним прохожим не справились! Всем расскажу! Он одного — р-раз! Другого — р-раз! Айсур — башкой в забор!.. Всем расскажу!

У Бродяжьих Чертогов было множество зорких глаз и болтливых языков. Причем повсюду, в любом уголке, каким бы пустынным он ни казался…

— Ну, Чешуйка, крысиный ублюдок!.. — заорал Айсур. — Поймаю — уши с корнем вырву!

— Поймай сначала! — резонно возразил малолетний наглец, кувыркнулся назад и исчез за забором.

Подгорный Мир изувечил Урра. Исковеркал внешний облик, вылепив чудовище. Смял рассудок, заставил мыслить почти по-звериному. Отнял речь, дав взамен неразборчивое ворчание. Выжег простые человеческие чувства — жалость, доброту…

Но тот же Подгорный Мир, проклятый и желанный, подарил Урру особое чутье, не человеческое и не звериное, неведомое никому другому. Не было этому чутью названия ни на одном из языков Мира Людей, и Майчели, хозяин Урра, лишь отдаленно раскрывал суть этого чутья, когда говорил: «Урр видит сквозь складки…»

Когда звероподобное существо проскользнуло в пещеру, опустилось на пол возле кресла, ткнулось лбом в лежащую на подлокотнике хозяйскую руку и прохрипело длинную, сложную фразу, Майчели не удивился — лишь взволнованно качнул головой на длинной гибкой шее.

— Ты уверен? Трое? Шенги с ними нет?

Воздух вновь заклокотал в глотке полузверя-получеловека.

— Верю, верю… на этот раз мы их не упустим, да? Это не просто мясо… это мясо наглое, высокомерное… мясо, которое посмело оскорбить нас с тобой!

Вновь рычание — на этот раз глухое, с чудовищным оттенком сладострастия. Был бы здесь «господин из Гильдии», он догадался бы о смысле просьбы еще до того, как Майчели ответил:

— Я и сейчас считаю, что девчонка опасна. Это тебе не крестьянская девка, угодившая за Грань в поисках пропавшей козы. Чему-то ее обучал мерзавец с птичьей лапой, верно?.. Ладно, ладно, не злись! Поглядим, что можно сделать, когда она попадет к нам в руки.

Откинув покрывало, которым он был укутан по самые плечи, Майчели встал. Его шатнуло: не рассчитал усилий, слишком дернулся вперед, неестественно гибкое тело качнулось, словно стебель под порывом ветра. Это проявление волнения раздосадовало Майчели, он свирепо выругался вслух, а мысленно приказал себе быть хладнокровнее.

Урр перестал рычать, вскинулся, услышав брань: кто рассердил хозяина?! Но рядом никого не было, и Урр успокоился.

Его напарник и повелитель оделся, взял меч, оперся на посох и направился к выходу из пещеры. Урр последовал за ним — сгорбившись, касаясь длинными руками земли, время от времени обгоняя хозяина и тревожно, вопросительно заглядывая ему в лицо.

— Арбалет бы… — вздохнул Майчели, вспомнив, при каких обстоятельствах он лишился любимого оружия.

Урр злобно рявкнул: тоже вспомнил драку на острове, арбалет в руках белобрысого гаденыша и выстрел в «бешеную капусту».

— Ничего, — многообещающе промолвил Майчели, — паршивцы еще пожалеют, что там, на острове, сами не подставили лбы под болт из этого арбалета…

Отведя занавеску из шкуры, оба вышли под серое, низко нависшее над головами небо Подгорного Мира. Длинные лианы, густо заплетшие вход, зашевелились при их появлении, расправили листья. Послышалось шипение, похожее на змеиное: так лианы отпугивали любителей полакомиться зеленью. Для Майчели и Урра это шипение было чем-то вроде колокольчика над дверью, предупреждающего о приходе гостей. Гости подразделялись на врагов и еду (причем почти всегда враги тоже превращались в еду). Исключением был «господин из Гильдии», которого решено было пока не пускать на мясо…

Спустившись к ручью, Майчели хотел было свистнуть стае змеепсов, которые блаженствовали на мелководье, лениво выкапывая из ила крупных бурых рачков. Но помедлил, прикинул в уме:

— Нет, так мы не догоним юных мерзавцев. Поскачем верхом!

Урр взволнованно и радостно заухал.

— Что, любишь кататься? Тогда ищи для нас попрыгушку.

Урр пригнулся до земли и бегом припустил по берегу. Хозяин последовал за ним — степенно, неспешно, наслаждаясь каждым мгновением хорошего дня, обещавшего месть.

Майчели любил месть. Месть всем и всему по обе стороны Грани. Месть Миру людей — за то, что отверг искалеченного пролазу. Месть Подгорному Миру — за то, что никак не желал признать в Майчели своего владыку, подчиниться и пасть к ногам. Месть мужчинам — за то, что не считали его равным себе. Месть женщинам — за ту, что когда-то с ненавистью схватила факел, чтобы не подпустить Майчели к себе… и за другую, за глупую синеглазую девчонку, что смеется ему в лицо…

Вся жизнь Майчели была посвящена мести, и пролаза гордился этим!..

Внезапно поток привычных мыслей, злых и сладких, прервался: Майчели заметил у своих ног невысокое растеньице — жесткие стреловидные листья усыпаны черными жирными наростами, похожими на бородавки.

Чуть не растоптал, идиот!

Пролаза с немыслимой гибкостью склонился над растеньицем, осторожно тронул пальцем тонкий лист… «Травка-бородавка»!

Все-таки было, было местечко для нежности в душе Майчели, которая сочилась ненавистью, словно гноем.

Нежность к Урру, который был верен, как пес… он и был для Майчели любимым псом.

И нежность к вот этой травке, безобразной, словно искалеченный пролаза. К травке, которая умела превращать людей в рабов.

Майчели огляделся, тщательно запоминая место, где нашел «травку-бородавку». Затем, присмотревшись, обнаружил еще несколько растеньиц… Великолепно!

Гильдейские остолопы ходят по «травке-бородавке» своими сапожищами и не подозревают, что топчут сокровище. А Майчели за четыре жестких, безобразных листика получил ту мебель, что сейчас украшает его пещеру. Получал он за травку и рабынь, и вкусную еду… хотя и не бывает еды вкуснее человечины.