Нет, не стану нервы себе портить.

Иду дальше. Дверь детской закрыта. Если Томас спит, незачем его будить.

Дверь ванной тоже закрыта. Задерживаюсь возле нее, прислушиваюсь. Проходит полминуты. Никаких звуков.

Наконец не выдерживаю. Тихонько стучусь, зову шепотом:

– Бетани, вы здесь?

Поворачиваю дверную ручку. Оказывается, изнутри было не заперто.

В ванной – никого.

Подскакиваю к детской. Распахиваю дверь. Постель не застелена, но пуста.

Теперь я кричу на весь дом:

– Томас! Бетани! Где вы?

Ответа нет.

Врываюсь в свою комнату. Пусто. Почти скатываюсь по лестнице, ищу сама не знаю что – записку, какой-то знак, намек, зацепку.

Но я же сама только что видела машину Бетани. Стоит себе спокойно на подъездной аллее. Для пеших прогулок сегодня слишком холодно. Вдобавок Бетани и в хорошую погоду гулять не заставишь.

Выскакиваю на наружную лестницу без куртки, без шапки. Скорее, скорее. Через две ступени. Огибаю дом. Ветер так и пронизывает сквозь тонкий свитер.

Заглядываю в машину. Разумеется, в ней никого нет. Успеваю отметить, что детское кресло Бетани так и не установила – вон, валяется на заднем сиденье.

Стучусь к миссис Мейхон. Звоню в звонок. Пускаю в ход кулаки.

Мысли – одна другой кошмарнее, одна другой навязчивее. Буквально вижу Томасово тельце – безжизненное, распластанное где-нибудь на пустыре. Я достаточно насмотрелась на трупы, мне ничего не стоит визуализировать. Правда, мертвый ребенок мне попался всего один – девочка шести лет, сбитая машиной в районе Спринг-Гарден. Я тогда разрыдалась. Образ той девочки до сих пор меня преследует.

Снова жму на кнопку звонка.

Миссис Мейхон открывает, мигает непонимающе за своими толстенными очками. На ней коричневый махровый халат и тапочки.

– Мики, что стряслось?

– Томас… он пропал. Я его с няней оставила. Утром. Возвращаюсь – их нет. И записки тоже нет.

Миссис Мейхон бледнеет.

– Боже! Я их сегодня не видела!

Затем она выглядывает, замечает машину.

– Погодите, Мики, – машина-то на месте…

Но я уже собой не владею. Убегаю обратно в квартиру, мечусь по комнатам. Соображаю позвонить Бетани. Слушаю гудки. Отправляю эсэмэску:

«Вы где? Пожалуйста, позвоните мне. Я уже дома».

И тут, как вспышка, как озарение, вспоминаются слова Коннора Макклатчи: «Осторожнее будь. У тебя сын, о нем заботиться надо».

Десяти секунд хватает, чтобы принять решение.

Звоню 911 – больше ничего не остается.

* * *

Раньше не приходилось иметь дело с местной полицией.

Полицейские бенсалемского участка немногочисленны, зато высокопрофессиональны. За несколько минут превратили дом в место преступления. Двое патрульных – мужчина и женщина, он помоложе, она постарше – примчались первыми и живо меня допросили.

Отдельно допрашивали миссис Мейхон.

Странно сотрудничать с полицией за пределами Филадельфии, в пригороде. По логике вещей, мне бы обратиться за помощью к филадельфийским коллегам. Они вроде как есть – но позвонить им я не могу. По разным причинам для меня потеряны Майк Ди Паоло, Эйхерн, Саймон, а теперь еще и Трумен. Семья тоже не поможет. Наскоро перебрав в уме теток, дядьев и кузенов, я вдруг осознаю, сколь бездонно мое одиночество. Небо кажется с овчинку, дышать трудно.

– Успокойтесь, – говорит женщина-офицер, заметив, как я побледнела. – Ну-ка, вдох – выдох! Вдох – выдох!

В жизни не была допрашиваемой. Всегда сама допрашивала. Послушно делаю вдохи.

– Что вам известно о приходящей няне, мисс Фитцпатрик?

– Имя – Бетани Сарноу. Двадцать один год. Работает гримером. Берет уроки первой медицинской помощи. Кажется, онлайн.

– Понятно. Вы знаете ее домашний адрес?

У меня округляются глаза.

– Нет, не знаю.

Я всегда расплачивалась с Бетани наличными. Дважды в месяц совала ей деньги. Как няня она нигде не зарегистрирована.

– Так-так, – бормочет женщина-офицер. – Что вам известно о ее друзьях и родных? Телефоны, адреса?

Мотаю головой. Сама себя избить готова. Телефонный номер – всего один, принадлежит инструктору Бетани по мейкапу. Раз пришлось по нему позвонить – так эта девица, инструкторша, слова буквально цедила.

– Я боюсь… – выдавливаю я. В горле спазм. – Кое-чего определенного.

– Чего именно?

К нам подходит второй полицейский, молодой мужчина. Он уже всю квартиру обыскал. Представляю, какое у него сложилось впечатление: кругом пыль, вещи валяются как попало, ремонта сто лет не было. В такое жилище гостей не пригласишь.

– Дело в том, – начинаю я, – что пропала также моя сестра. По крайней мере, я не знаю, где она. Есть… люди, которым известно, что я ищу сестру; и им это не нравится. Я сама служу. Я – патрульная в Двадцать четвертом отделе; только я сейчас под внутренним расследованием. Но это недоразумение. Или, может, чья-то грязная игра. Подставить меня кому-то понадобилось…

Взгляды этих двоих скрещиваются. Всего на долю секунды – но я-то успеваю заметить. Прекрасно понимаю, что они подумали. Я на их месте то же самое подумала бы.

– Нет, нет, вы не поняли. Все совсем не так. Я – офицер полиции. Меня просто временно отстранили. Потому что…

Умолкаю. Сама себе велю: прикуси язык. Ради бога, перестань. Почти слышу эти слова из уст Трумена.

– Почему же вас отстранили? – спрашивает полицейский, почесывая нос.

– Это к делу не относится. Я боюсь, что моего сына похитили.

Женщина поеживается.

– У вас есть конкретные причины считать, что ребенок был похищен? Вы кого-то подозреваете?

– Да, подозреваю. Коннора Макклатчи. Конечно, я не утверждаю, что он похититель, но…

Мужчина-полицейский выходит в коридор, звонит диспетчеру. Докладывает. Слов мне не слышно. Женщина продолжает допрос. Прибывают всё новые люди.

И вот, когда в квартире уже не протолкнуться от криминалистов, раздается отчаянный стук в дверь.

За стеклом маячит миссис Мейхон – растрепанная, с нечитабельным выражением лица.

– Откройте! – кричит она, продолжая барабанить. – Откройте!

* * *

– Они вернулись! – выпаливает миссис Мейхон. Смотрит только на меня, остальных игнорирует.

Все мои силы уходят на то, чтобы не рухнуть на колени, не закрыть лицо руками, не разрыдаться.

– Где они? – шепчу я.