— Тогда мы все считали, что рисунки изображают предметы, о которых говорится на карточках, — продолжал Эллери. — На обороте карточки со стишком про вола, дом и верблюда были нарисованы буквы «ОХ», маленький домик с островерхой крышей, пятью окнами и дверью, а также наиболее характерная черта верблюда — горбы. На обороте карточки, где говорилось о частоколе, находился рисунок, похожий на забор. Карточка со стишком про руку и ладонь — между прочим, наиболее интересная — имела на обороте нечто вроде трафаретного изображения кисти руки, состоящего из пяти растопыренных пальцев и знака креста вместо ладони. А на обороте карточке со стишком о воде и рыбе были нарисованы волнистая линия, могущая означать только воду, и простейшее абстрактное изображение рыбы.

Говорили ли мне рисунки что-либо о художнике? — Эллери покачал головой. — Нет, до полутора суток тому назад. А что они говорят вам об их авторе, мистер Крейг?

Старик изумленно уставился на рисунки.

— Невероятно! — воскликнул он. — Я только сейчас это заметил.

— Да, подсознание откалывает странные трюки, — кивнул Эллери. — Рука, рисовавшая оригиналы этих картинок, сознательно, хотя и праздно иллюстрировала содержание карточек, но подсознательная техника выдала ее обладателя. Доказательством того, что это делалось неосознанно, служит то, что автор положил в коробки карточки с рисунками. Если бы он знал, что они способны его разоблачить, то разорвал бы карточки и напечатал бы стихи на дубликатах с чистыми оборотами.

Что же это за подсознательная техника, которая выдала автора и стала очевидна мне только спустя двадцать семь лет? Все дело в том, что каждый элемент этих рисунков — каждые кружок, квадратик, линия, точка, крестик и так далее — тождественны определенной системе знаков, своего рода коду, используемому в специфической фазе редакторской и типографской работы — корректуре. Если корректор, вычитывая рукопись или гранки, находит число или цифру, которую, по его мнению, следует напечатать буквами, он ставит на полях маленькое «о», означающее «набрать буквами». Если он натыкается на дефектную литеру в гранке, то рисует на полях маленькое «х», и печатник знает, что искать. Отсюда «о» и «х» в «ОХ».

Сами по себе они могли быть всего лишь совпадениями. Но возьмем «дом». Он состоит из семи элементов. Маленький квадратик, использованный для пяти из них, — корректорский значок, означающий пробел или отступ в один знак. Значок, похожий на дверцу, означает «далее в указанном направлении». Маленький островерхий значок — вставку буквы или слова. Два таких значка, которыми художник изобразил верблюжьи горбы, — две вставки рядом.

«Частокол» состоял из вертикальных и коротких горизонтальных линий. Вертикальные имеют, по крайней мере, два значения для корректора и наборщика, а горизонтальные просто означают тире.

Точки, образующие пальцы на «руке»? Точками под словами — корректорский знак, предписывающий сохранить слова, вычеркнутые при корректуре, — они также переносятся на поля, указывая на отмену правки. А «х» вместо ладони — снова шрифтовой дефект.

Волнистая линия «воды» под словом означает «набрать курсивом». А абстрактное изображение рыбы — один из нескольких способов указания «изъять».

Учитывая то, что все без исключения элементы являются корректорскими знаками, не может быть сомнений, что рисовальщик был настолько близко знаком с ними, что использовал их подсознательно. Вы согласны, мистер Крейг?

— Абсолютно. — Старик слушал как завороженный.

— Это мой запоздалый ключ номер один. — Эллери зажег очередную сигарету. — Ключ номер два столь же интересен.

Как вы помните, ключевые слова стишков на всех карточках были выделены разрядкой, то есть буквы были напечатаны не подряд, а через интервал. Конечно, я сразу понял, что это означает, и в первый же вечер указал, что таким образом автор выделяет важнейшие слова. Но до прошлой ночи я не замечал, что сам метод разрядки подсознательно выдает типографа.

Каким образом обычный человек выделил бы нужные слова? Просто подчеркнул бы их, а в типографии набрал бы курсивом. Еще в 1931 году знаменитый британский художник, гравер и шрифтовик Эрик Гилл настаивал в печати на универсальном применении того, что тогда использовали лишь типографы-пуристы, — выделении слов посредством разрядки, а не курсива или подчеркивания. Практика до сих пор не принята повсеместно, однако многие пуристы-типографы продолжают пользоваться разрядкой.

— Верно, — пробормотал старик.

— Два ключа вели к неизбежному выводу, — продолжал Эллери. — Но прошлой ночью я обнаружил третий, который проглядел во время рождественских каникул, и этот ключ решил все.

Помните, мистер Крейг, две последние строчки в последней карточке, полученной Джоном, — карточке, которую я обнаружил под Джоном Третьим, лежащим с кинжалом в спине? «Кинжал, что последним ударом жизнь заберет без остатка»?

Это может показаться притянутым за уши, но если не помнить о причудливых путях подсознания. Слова «последний удар» связаны с библиографическим термином «колофон», ведущим происхождение от древнего ионийского[113]города Колофона, чья знаменитая кавалерия якобы всегда наносила «последний удар» в битве, который, как мне едва ли следует напоминать вам, сэр, означает выходные данные, помещенные в конце книги, — имена типографа, автора, иллюстратора, место и дату выхода в свет и так далее.

Здесь подсознание клеветника-убийцы окончательно его выдало, побудив, убивая одного из близнецов, которого он считал Джоном Первым, и таким образом завершая осуществление своего плана, использовать типографский термин, означающий то же самое!

И как бы подводя некий итог, Эллери отбросил сигарету с характерным завершающим щелчком.

— Кто из находившихся в доме был настолько близко знаком с корректорскими значками, что подсознательно использовал их как элементы рисунков? Кто выделял ключевые слова разрядкой, применяемой лишь отъявленными пуристами среди представителей типографской профессии? Кто вероятнее всего мог привлечь к делу точное значение термина «колофон»? Кто во всей группе мог это сделать, кроме профессионального типографа и наборщика, который настолько «погряз» в своем ремесле, что, повторяя кем-то сказанное, возвысил его до искусства? Вы печатали эти карточки, мистер Крейг. Вы рисовали эти картинки. Вы присылали «подарки». Вы нанесли последний удар кинжалом в спину человека, которого считали вашим подопечным. И вы же оклеветали сами себя.

Старик молчал. Он сидел, сжимая в руке погасшую трубку, свесив с крыльца правую ногу и задумчиво двигая челюстями.

— Вы сказали, я оклеветал сам себя, — наконец проговорил он с хитрой усмешкой. — Но незадолго до того вы же сказали, что ни один умный человек не станет строить изощренную систему улик с единственной целью указать на себя как на преступника и что, поняв это, вы решили, что я невинная жертва клеветы.