— Ты изучал Генделя? — она была поражена.

Байрон опустил глаза на свои руки, удивленный, что допустил такую промашку.

— Мне нравятся его работы, — осторожно промолвил он.

— Мне тоже. Он вернулся несколько лет спустя, когда искал художников и актеров. Тебе известно, что к концу жизни он ослеп? — она выгнула спину, стараясь ослабить напряжение, растущее внутри нее.

— Да, я слышал об этом.

Его голос окутал ее подобно шелку и атласу. Антониетта покачала головой.

— Мне необходимо положить партитуру[21]куда-нибудь, где безопасно. А завтра поговорю с nonno. Он давно в постели. Я же, кажется, с каждым днем просыпаюсь все позже и позже и пропускаю работу, — она взяла у него пакет, при этом стараясь не касаться его. — Я скоро вернусь. Я собираюсь положить его в хранилище в тайном проходе. Сомневаюсь, что Марита найдет его там.

— Поль сможет, — Байрон поднялся ленивым, гибким движением. Он напомнил большую лесную кошку, просыпающуюся возле теплого огня. И это чертовски раздражало ее. — Я пойду с тобой.

Она была уже возле двери в потайной коридор. Последнее, в чем она нуждалась, это Байрон в непосредственной близости от нее.

— Просто расслабься на несколько минут, — она приложила все усилия, чтобы казаться спокойной. — Это не займет много времени.

— Я не возражаю. Мне хотелось бы еще раз взглянуть на стену с рисунками, — его тело прижалось к ее. Она чувствовала исходящий от него жар.

Антониетта торопливо направилась вперед, без колебаний входя в лабиринт туннелей. Байрон двигался, как всегда, бесшумно, но она все равно ощущала его присутствие. Она почти физически ощущала его мускулы под своими пальцами. Эротичные картины танцевали в ее голове. Она хотела его каждым вздохом своего тела. А он казался таким… неосведомленным… незаинтересованным.

Ей хотелось разорвать пакет в своей руке, разорвать что-либо своими ногтями. Звук ее шагов отдавался гулким эхом от древних мраморных плит. Ее дыхание казалось слишком громким. Ее сердце колотилось, а во рту было сухо. Антониетта молча считала про себя, резко поворачивая за каждый угол.

— Наша история невероятно колоритна, — она сделала попытку поддержать разговор, если это было то, чего он желал. Разговор об истории.

Байрон продолжал молчаливо красться позади нее. Дыша ей в затылок. От него чудо как хорошо пахло. Выдавая свое присутствие, он положил свою руку на ее спину. Обжигая прямо сквозь одежду. Ставя на неё клеймо. Заявляя права.

— Мне известно, что ты изучала рисунки на стене. Ты расшифровала первые записи? Я полагаю, что самые ранние будут захватывающими, — Байрон чувствовал ее растущее смятение. Когда он дотрагивался до ее сознания, в нем царил хаос. Не было ни одной разумной мысли. Она была смущена и сердита. Погружена в раздумья. Не в духе. Нервничала. Была собирающимся сильным штормом. Она была его Спутницей жизни, и что бы ей не понадобилось, он ей это предоставит. Он прекрасно знал, что она считает историю своей семьи интригующей. Он надеялся отвлечь ее на время.

Антониетта крепче прижала к себе пакет.

— Я провела достаточно времени, изучая запись первой невесты. Она была не одна. Ее муж также внес свой вклад в графику. Я думаю, это была его идея. Полагаю, он хотел, чтобы его семья знала о способностях, которые он заполучил для них. Он был невероятно захвачен идей менять форму. Ранние рисунки почти все об оборотнях. Женщины и некоторые мужчины превращались в ягуаров. Эти гравюры, конечно, грубые, но детальные. Я полагаю, они раскрывают больше секретов, чем более поздние рисунки, — она заставила себя вдохнуть томительную жару коридора. Если бы только его дыхание не шевелило волоски на ее шее, она, возможно, смогла бы рассуждать здраво.

— Позднее, ближе к современности, были ли какие-либо свидетельства смены формы?

Она потерла свою зудящую кожу и остановилась прямо перед тем, что выглядело как твердая стена. Байрон потянулся мимо нее и пробежал ладонью по гладкой поверхности. Ее пальцы скользнули по его, поймав и направив к трем углублениям, хранящим секреты. Это был признак доверия, и он понял это раньше, чем она сама.

Стена бесшумно скользнула в сторону, открывая воздухонепроницаемое хранилище. Очевидно, ей был известна комбинация цифр на пульте. Она тщательно нажала несколько клавиш. Дверь в хранилище открылась. В нем не было света. В коридоре стояла тьма кромешная, но Антониетта не нуждалась в освещении. Мир тьмы был ее домом. Байрон был впечатлен ее сверхъестественной способностью точно знать, где она находится в окружающем ее пространстве.

— Я не видела ни одного. Вероятно, кровь стала слишком разбавленной.

— Кто-нибудь из твоих кузенов способен менять форму? — Байрон задал вопрос прямо, без каких-либо интонаций.

Антониетта замерла, ее руки замерли в хранилище.

— Один из моих кузенов? — переспросила она, сама мысль об этом выбивала из колеи. — Я не могу думать об этом, Байрон. То, что один из них может быть этим монстром, вырывающим у невинных людей горла. У меня вызывает отвращение сама возможность подумать о подобном.

— Запах кошки был внутри палаццо. Им пропитана комната твоего дедушки. Ты говоришь, что ноты хранились в личном сейфе дона Джованни. Если оборотень искал их…

Она положила драгоценные ноты в хранилище и закрыла дверь.

— Мне не хочется думать, что член моей семьи способен на такое хладнокровное убийство.

— В теле дикого хищника может быть очень трудно контролировать порывы. Говорят, что некоторые оборотни даже не узнают свою человеческую сторону. И некоторых животных намного труднее контролировать, чем других.

Антониетта наклонилась вперед и с чувством вины прислонилась лбом к двери хранилища.

— Я хотела только исполнять музыку, — признание вырвалось с легким всплеском. — Если я слышу музыку, неважно насколько она сложна или замысловата, я могу сыграть ее, но эту я не могу увидеть. Мне пришлось просить Жюстин прочитать ее мне. Можешь представить, как это было трудно для нас разобрать всю партитуру, как много времени это заняло. Дон Джованни, конечно, знал об этом, именно он дал мне ее, но я тщательно охраняла ее. Каждый вечер я возвращала ее в его комнату, но любой мог видеть, как мы с Жюстин трудимся над нею.

В результате наклона вперед ее ягодицы соприкоснулись с телом Байрона. Он прижался к ней, твердый и возбужденный, истинный мужчина. Антониетта чуть не закричала от отчаяния. Ее кожа покрылась мурашками от желания. Ее тело было напряженным и чуждым ей. Она мгновенно выпрямилась, чтобы разорвать контакт, отталкиваясь от него и направляясь дальше, в сторону комнаты с историей ее семьи. Антониетта сознавала свое собственное тело. Покачивание бедер, боль в груди. Это было настоящим безумием… то, что ей не хватало контроля.