с иронией. Так, чтобы лишний раз заставить эту скромницу подумать именно о том, о чем она думать ужасно стесняется. Уж больно приятна на вкус её неискушенность. И ведь яснее некуда, сколько бы её сейчас ни бросало в жар — достанется она именно Генриху Хартману. Никуда-то эта дивная прелесть от него не сбежит.

— И как мы будем догонять? Я на крыльях, ты на лапах? — птичка решает вообще не отвечать на последний вопрос демона, а свои — задает просто с вопиющей безмятежностью. Будто «на лапах» Генрих не один из самых чудовищных демонов окрестных мест.

Сейчас по Лондону бродило всего одно исчадие, если нюх Генриха не обманывал. Ну, если, конечно, не считать того чудилу, что попался им в самый первый визит Агаты.

И какая-то маленькая, пернатая пигалица смеет перед ним не трепетать? Не дрожать? Не бояться?

Снова хочется потянуться к её лицу, сжать в пальцах упрямый подбородок и целовать, целовать, целовать, пока у этой дерзкой девчонки не кончится воздух в легких.

Жаль, дело требует внимания…

— На крыльях ты меня легко потеряешь, — Генрих покачивает головой, — как в прошлый раз, верхом на моей спине удержишься?

— Верхом, говоришь? — у Агаты на лице расползается ужасно плутовская улыбка. Настолько, что Генриху хочется щелкнуть её в лоб.

Кто тут распутный демон и у кого в руках монопольное право на пошлые шуточки, в конце концов?

— Я постараюсь удержаться, Генри, — уже нормальным деловитым тоном ответствует Агата.

— Есть! — Генрих фокусируется на нужном запахе, наконец, отсеяв от него все прочие, совершенно лишние примеси, что могут путешествовать, — жду внизу, птичка.

Неисповедимы человеческие инстинкты. По крайней мере, даже лимбийка, знающая о бессмертии сущности, о скорости регенерации демонов, когда Генрих Хартман с фальшивым бессилием падает вниз из окна — тихонько охает, спешно припоминая количество этажей.

Которое, кстати, равно одиннадцати…

Генрих любил перевоплощения в свободном падении. Вдобавок к обычному кипуче-приятному ощущению, когда он становился собой, примешивалась еще и острота контролируемого адреналина.

— Мог так не пугать? — Агата пыхтит недовольным паровозом, опускаясь на землю за спиной у приземлившегося на все четыре лапы демоны.

— Чертовски мило с твоей стороны за меня бояться, моя птичка, — Генрих ухмыляется, приплетая к этому и насмешливый приглушенный рык, — я даже из-за этого иногда забываю, кто я есть на самом деле. Но нам уже пора, если, конечно, мы не хотим, чтобы моя новая сообщница не испортила тебе кредитную историю.

17. Погоня

Ох, Небеса, почему я на это согласилась?

Вот на это все, когда свист в ушах, а огни пролетающих мимо рекламных вывесок прыгают вверх-вниз и смазываются в одну сплошную, яркую линию. И только одна точка опоры — крепкая массивная шея исчадия ада, которую я стискиваю согнутыми в локтях руками.

Да, Агата, это тебе не лошадка…

— А облава-то на меня продолжается, — задумчиво отмечает в какой-то момент Генри, резко сворачивая с широкой улицы в темный узкий переулок, — серафимов стало больше. И ходят уже не парами, по четверо. Двое не смогут задеть меня экзорцизмом. Четверо — смогут. Не до потери сознания, конечно, но я хотя бы замечу.

— Шкура толстая? — с легкой смешинкой уточняю я.

— Даже очень, — не без удовлетворения откликается Генри, снова выворачивая на широкую улицу. Останавливается, ведет длинной рогатой мордой в одну сторону, в другую, затем недовольно рычит.

— Что-то случилось?

— Она почуяла погоню. Перекинулась, — кратко отвечает мне Генри и снова срывается с места. Я давлюсь воздухом и всерьез задумываюсь на тему: а оно мне вообще надо — дышать? Вот сейчас-то — когда я на прокачанной версии аттракциона «Бешеное Родео», только вместо механического быка подо мной ходит вниз вверх мощная спина настоящего демона.

На самом деле ощущается, что демоны быстрее ангелов. С учетом того, что Генри несется по улице с умопомрачительной скоростью — покрытую темно-алой чешуей спину костлявой суккубы я вижу только минут через десять.

— Очень голодна, — отстраненно замечает Генрих, — очень голодна и боится. Загоняет сама себя, лишь бы не даться нам. Сейчас выжмет остатки сил, а потом неделю будет лежать пластом, не способная к охоте и выгоревшая. Так обычно и ловят демонов похоти. Измотают до предела, загонят в самый угол, и ждут, когда последние остатки сил откажут.

— Чего она боится? — на этот вопрос демон недовольно фыркает, мол, а сама угадать не попробуешь?

— Она боится, что мы её вернем на Поле? — тут же доходит до меня.

— Ну, вряд ли она так обманывается на мой счет, — смешок и рык Генри причудливо смешиваются между собой, — но я бы на её месте тоже дал деру. Если бы не помнил, что именно ты для меня сделала. А она помнит?

— Н-нет, вряд ли, — я пытаюсь покачать головой, — когда я её отмаливала — она была в забытьи.

— Интересно, кого она чует сейчас явнее, тебя или меня? — задумчиво спрашивает Генри. Ответа у меня не находится, да и он Генри, видимо, не особенно и нужен. Стремительная погоня вообще не очень подходит для болтовни.

Понятия не имею, как суккуба умудряется сохранять разрыв с Генри, она и меньше, и конечности у неё не такие длинные, да и слабее должна быть, но… Факт остается фактом. Отчаянье будто придает нашей беглянке сил, потому что она вновь ускоряется, будто у неё открылось очередное второе дыхание. И до того хаотичное петляние по улицам вдруг стало каким-то осмысленным, девушка движется в одном направлении.

— Ах, ты ж, зараза тощая, — мрачно рычит Генри и тоже прибавляет ходу.

— Что такое? — я встревоженно шкрябаю пальцами по плечу Генри. Прихватиться не получается, увы.

— Рядом кладбище, — глухо огрызается Генри, — а там где кладбище — там всегда стая демонов.

— Стая?

Грязное ругательство, которое вырывается из пасти Генри, мне далеко не сразу удается отнести не к себе и своим дурацким вопросам. Но все-таки дело не во мне. А в том, что мы вывернули к кладбищу. Оно оказалось совсем рядом. Теперь явственно видно невысокую серую арку ворот.

И пока суккуба, эта алая молния, совершив стремительный марш-бросок, исчезает в этих самых воротах, Генри, напротив, останавливается, не торопясь к ним приблизиться. Нетерпеливо встряхивает головой, намекая мне, что пора слезть