Впрочем, как и та, эта сторона являла собою дымящиеся, кое-где догорающие развалины. Когда глаза привыкли к слепящему свету, Егор разглядел людей – и суетящихся, бегающих за чем-то туда-сюда, и сидящих вокруг больших котлов, исходивших сытным, солидным паром. Эти сидящие поочередно, с неторопливой мужицкой основательностью зачерпывали ложками густое, жирное варево; бережно, ковшиком держа свободную руку под ложкой, отправляли похлебку в рот, глотали, причмокивали.

Эта неспешность военно-полевого обеда выглядела очень уж вкусно. Егор сразу же почувствовал волчий аппетит, рот вмиг наполнился слюной.

– Послушайте… – обратился он к Кирпичу, но осекся.

Взгляд его случайно упал влево, и Княженцев увидел нечто.

Оно было совсем обыденным в этой обстановке. Но от этого было не менее страшным.

Там лежали мертвые. Сваленные в небрежную кучу.

– А… – против воли вырвалось у Егора.

Кирпич с готовностью повернулся.

– А, это, – легко сказал он. – Мертвяки. Наши. Их сюда стащили. Хоронить будут. А ихних… – Он махнул рукой и дребезжаще рассмеялся: – Ихние так падлом и валяются!

Аркадия передернуло от этих слов.

– Валяются! – воскликнул он. – А вы… – Здесь он сдержал себя и сказал так: – От этого болезни могут быть. Трупы ведь разлагаются, заражают местность. И потом… там же не только враги ваши, но и мирные жители, наверное. Так ведь?

Лицо Кирпича мгновенно стало печальным, соболезнующим.

– Так, так, – закивал он… Вздохнул: – Мирные, да… Побито много. Ужасть сколько! Но все тот гад, Чухонин! Он первый начал. Слыхали про него?

Пришельцы переглянулись.

– Мы сейчас больше обед хотим услышать, – нашелся Егор.

– А, это да! – Кирпич засуетился, забрякало железо за спиной. – Это уж наш Григорий Петров сделает, это он может. Вон туда пожалуйте. В тенек. Там прохладно… – он побежал вперед, обеспечивать стол. – Эй, ребята! – завопил фальцетом. – Юго-восточные к нам! Глядите! С нами будут!..

– Вот черт побери, – пробормотал Княженцев. – Почему мы у них – юго-восточные?

Он спросил об этом вроде бы Юру, и тот плечами пожал в ответ. Он вообще теперь казался каким-то потерянным, притих и прятал взгляд… Чуть погодя заговорил Беркутов:

– Узнаем…

А все вокруг, после того как Кирпич побежал и издал торжествующий клич, застыли, как в игре «замри – умри – воскресни». Бегающие остановились, обедающие окаменели с ложками в руках. И все смотрели круглыми глазами на пятерых идущих, прямо-таки пожирали их взорами, в которых легко читалось изумление, граничащее с суеверным страхом – так, наверное, положено смотреть на сверхлюдей, на титанов… на худой конец, на чемпионов во всех возможных видах боевых единоборств.

– Делайте морды посерьезнее, – не разжимая губ, шепнул спутникам Павел.

Егор старательно насупился, а каковы уж рожи сделались у остальных, не видел.

Вдоль странным образом уцелевшей высокой кирпичной стены действительно было тенисто и прохладно – и это было хорошо после солнцепека, на котором все успели малость взмокнуть.

Бурдюк, надо отдать ему должное, в самом деле распорядился оперативно. Зычный голос зазвучал, размахивающая руками пятнистая фигура замельтешила невдалеке – и через несколько секунд четыре молодых парня приволокли невесть откуда побитый письменный стол. Следом еще трое, такие же испуганные и пыхтящие от усердия, явили пять самых разнокалиберных и невероятных стульев: один гнутый венский со сломанной спинкой, два вроде бы школьных, из железных трубок и фанеры, одну грубую табуретку и один полумягкий, канцелярский, с потертым кожаным сиденьем.

Все это, суетясь и спотыкаясь, расставили. Бурдюк мелким бесом крутился вокруг:

– Вот-с, чем, как говорится, богаты, тем и рады, хе-хе… Сейчас обед будет! Правда, также не обессудьте… военные условия-с…

– Ничего, – холодно обронил Павел и сел на венский стул. – Хлеб есть?

– Черный, – сугубо опечалился Бурдюк. – Ржаной! Другого хлеба, увы, в наличии не имеется.

– Ничего, – повторил Павел снисходительнее. – Сгодится и ржаной. Извольте побыстрей!

Второразрядный начальник счастливо затрепетал.

– Есть! – рявкнул страшным шепотом и кинулся со всех ног исполнять.

Егор только хмыкнул.

– Ну, народец, – сказал он и тоже сел, на табурет, стряхнул автомат с плеча.

Фу ты, как здорово, оказывается – сесть, скинуть тяжесть, вытянуть ноги!.. Княженцев блаженно улыбнулся.

– Всё познается в сравнении, – изрек он.

Никто не стал комментировать эту премудрую фразу. Все с видимым наслаждением попадали на стулья, посбрасывали с себя оружие.

– А ведь и вправду аппетит разыгрался, – заметил Аркадий.

– Сейчас покормят, – уверенно произнес Забелин.

– Да, а этот-то… Бурдюк! Хоть и дурак, а расторопный, – согласился Егор.

Точно, через минуту появился упомянутый, крепким словом он подбадривал своих архаровцев. Те рысцой бежали, притащили котелок с обедом, чашки, ложки. Сам Бурдюк торжественно нес нарезанный хлеб и здоровенную бутыль с золотистой жидкостью.

– Сок яблочный! – гордо отрекомендовал он напиток и водрузил емкость на самый центр стола. – Кружки! – отрывисто скомандовал одному из подчиненных. Тот ломанулся бегом.

Княженцев заглянул в дымящийся котелок. Там, подернутая маслянистой жижицей, исходила горячим паром каша не каша, суп не суп – кондер, как выражается Павел, и первое и второе сразу.

– Приятного аппетита! – пожелал Бурдюк.

Павел сухо кивнул на это, первым взял миску, ложку, начал накладывать месиво. Прочие не отстали, живо, со стуком разобрали посуду, стали черпать еду. Стол сразу покрылся жирными пятнами.

Прибежал, преувеличенно топоча, посланный за кружками, принес пять штук, поставил; сам из вежливости попятился обратно задом.

– Сок не забывайте-с, – медово напомнил Бурдюк.

Егор вскинул на него взгляд. Тот стоял в позе ресторанного метрдотеля, только что салфетка через руку перекинута не была… В философе вдруг взыграло озорство.

– А вы, простите, еще здесь? – как бы удивился он.

Сладкая радость на Бурдюковом фасаде поблекла.

– Да-с… А что?

– Собственно… Собственно, то, любезный, что потрудитесь-ка избавить нас от вашего общества, – внятно, раздельно произнес Княженцев, глядя на стоящего невинным взором. – Займитесь своими прямыми обязанностями! Вы ведь командир второго разряда? Вот и действуйте… согласно уставу.

Несколько секунд Бурдюк осмысливал сказанное, а когда осмыслил, то лик его из напряженно-мыслящего вновь превратился в холуйски-почтительный.