Я решила стать помощником инструктора курса внутренней оперативной подготовки, который офицеры проходили перед назначением в проблемные зоны. Этот курс слушали все офицеры московского отделения, чтобы научиться выявлять слежку и успешно вести оперативную деятельность под наблюдением, не выдавая себя. Меня привлекала эта работа, потому что я любила преподавать и имела огромный опыт проведения настоящих операций на улицах Москвы. В начале каждой лекции я подчеркивала, что офицеры КГБ не следили за мной, пока я была в Москве, а если и следили, то только в самом конце. И все же я жила, как в аквариуме, и могла описать, каково это в реальности.

На лекциях я также рассказывала о своем аресте и поясняла, как действовать в подобной ситуации. Я гордилась, что тем самым помогаю восполнить пробел в подготовке офицеров к сложным назначениям. Эту лекцию я читала много лет — не только в рамках курса внутренней оперативной подготовки, но и как приглашенный лектор для многих других слушателей. Много лет спустя офицеры признавались мне, что эта лекция запоминалась им особенно. Многие женщины говорили, что я была единственной женщиной-оперативницей, которая выступала перед ними в ходе стажировки и подготовки, помогая им понять, с какими трудностями им предстоит столкнуться.

Для меня весьма любопытным стало выступление перед офицерами ФБР, проходящими курс контрразведки. Они хотели знать, каково мне было чувствовать себя под прицелом КГБ, чтобы разобраться, как офицеры КГБ в США чувствуют себя под прицелом ФБР. Я рассказала им о своей жизни в Москве и подчеркнула, что офицеры КГБ не следили за мной в ходе моей командировки, потому что я была женщиной. Усомнившись в этом, сотрудники ФБР дождались момента, когда я предложу им задавать вопросы, и открыто сказали, что я просто не заметила слежку. Я спросила их, за каким количеством женщин-офицеров КГБ они наблюдают в Вашингтоне. Они предпочли не отвечать на мой вопрос. Они полагали, что женщины редко работают оперативниками. По иронии судьбы ФБР и КГБ сходились во мнении на этот счет. Некоторые сотрудники ФБР даже вступали со мной в спор, защищая профессионализм своих коллег из КГБ и утверждая, что я просто ошибалась. Они считали, что я женщина, а потому не поняла, что на самом деле за мной следят.

В январе 1978 года офицер ФБР, работавший в штаб-квартире ЦРУ, предложил мне посмотреть видеозапись ареста офицера КГБ, который ФБР произвело в Вашингтоне прямо перед Рождеством. Офицер ФБР полагал, что мне будет приятно увидеть, как они обращались с сотрудником КГБ, ведь я сама пережила нечто подобное. Я согласилась, но лишь потому, что мне было интересно посмотреть, как проходит арест, а не потому, что я сочла это приятным.

Видеокамера была спрятана в ветвях елки, стоявшей в квартире агента. Агентом был американец, который работал в ФБР и пригласил к себе офицера КГБ, позволяя себя “завербовать”. Офицер КГБ постучал в дверь, и агент впустил его. Последовала дружеская беседа, в ходе которой хозяин предложил гостю печенье, и офицер КГБ, похоже, счел, что его ждет очередная приятная и продуктивная встреча с агентом.

Затем входная дверь распахнулась, сотрудники ФБР схватили офицера КГБ, грубо толкнули его к стене, обыскали и силой вывели из квартиры. Как ни удивительно, я приняла его арест очень близко к сердцу. Помня о своем аресте, я инстинктивно противилась грубости. Приятного было мало, но все же я обрадовалась увидеть, как добро побеждает зло. Не показывая офицеру ФБР, как меня задело увиденное, я вместе с ним рассмеялась и сказала, что точно знаю, о чем думал сотрудник КГБ в момент, когда его мир рухнул.

Жизнь вошла в нормальное русло, когда я вернулась в свой дом в Фолс-Черч, купила продукты, оплатила счета и встретилась с друзьями. Я усердно работала, обучая своих коллег, которые часто звонили мне поздно вечером, чтобы попросить помочь с разработкой маршрутов для выявления слежки и созданием эскизов мест для закладки тайников. Я понимала, что оказалась на своем месте, потому что содействовала дальнейшим успехам ЦРУ. Жизнь стала вполне предсказуемой, но я подозревала, что сюрпризы на этом не закончились.

Двенадцатого июня 1978 года, через одиннадцать месяцев после моего ареста в Москве, офицер из отдела СССР в штаб-квартире позвонил мне и сказал, что лондонское агентство “Рейтер” сообщило о моем аресте. Русские опубликовали историю о нем в отместку за произведенный ФБР 21 мая 1978 года публичный арест троих советских шпионов, которые работали в США.

ФБР выбрало офицера ВМФ США, который должен был добровольно связаться с КГБ и заявить, что хочет предоставить информацию о противолодочной обороне. Он назначил встречу с тремя офицерами КГБ на заправке на платной автодороге Нью-Джерси, где сотрудники ФБР и арестовали шпионов. На 1978 год пришлось немало громких событий войны разведок СССР и США. В апреле 1978 года высокопоставленный советский работник Секретариата Организации Объединенных Наций пропал прямо перед своим возвращением в Советский Союз. Став перебежчиком, он остался в США. Аркадий Шевченко занимал пост заместителя генерального секретаря ООН по политическим вопросам и делам Совета Безопасности ООН с апреля 1973 года. Ранее он работал старшим советником министра иностранных дел Андрея Громыко.

В ФБР решили сделать заявление для прессы об аресте трех советских граждан. Вступил в силу принцип “око за око”, и русские опубликовали историю о моем аресте в своей газете “Известия”. Тринадцатого июня 1978 года снимок, на котором мы с Клиффом сидим за столом для совещаний на Лубянке, появился на первой полосе “Вашингтон пост”. Джек сказал, что был ошарашен, когда открыл утром дверь и обнаружил на крыльце газету с моей фотографией, с которой я смотрела на него без улыбки. После этого новости быстро разошлись по США и просочились в иностранную прессу из заграничных версий журналов “Тайм” и “Ньюсуик”, а также газеты “Интернэшнл геральд трибюн”.

Заметка в “Вашингтон пост” повторяла статью из “Известий”. В ней говорилось, что я была “агентом ЦРУ, передавшим яд советскому гражданину, который использовал его для убийства другого невинного советского гражданина”. В статье в “Известиях” “сообщалось, что советские агенты контрразведки раскрыли заговор, когда перехватили Петерсон, которая готовилась передать шпионское оборудование, включая две капсулы с ядом, спрятанные внутри фальшивого камня, неустановленному лицу. Среди подготовленных к передаче предметов были обнаружены фотографическое оборудование и деньги”.

Когда эта новость появилась в американских газетах, друзья из прошлого связались со мной, чтобы выразить поддержку, надеясь, что я все это выдержала. О случившемся на самом деле было известно лишь моим родителям. Остальные родственники и близкие друзья знали, что я вернулась домой раньше, чем планировала. Друзья в Москве считали, что у меня “болеет мама”, но эти новости камня на камне не оставили от моего прикрытия. Моя близкая московская подруга Мэри позже сказала мне, что она считала, что я дружу со всеми сотрудниками посольства, потому что в ЦРУ моя задача заключается в наблюдении за американцами. Я ответила, что просто люблю людей, и это была абсолютная правда. За пределами ЦРУ я ни разу не подтвердила подлинность истории из “Известий”, утверждая, что русские выдвигают против меня абсурдные обвинения.