Миновали типографию, книжный склад, промчались по галерее мимо рядов античных статуй. У заколоченного выхода во внутренний двор Христофор остановился. В одной из форточек зияла дыра.

– Они там? - Артур пытался разглядеть колодец двора сквозь плотные ставни, но видел только вершины наметенных сугробов и огоньки в окнах лестничных площадок.

За спиной быстро распоряжался Рубенс. Губернатор вырос в Эрмитаже и гораздо лучше любого коменданта умел наводить здесь порядок. Вестовые метались, как угорелые, докладывая и принимая новые указания. Из Петропавловки подоспела пехотная рота, охранявшая арсенал; бойцы занимали позиции во всех коридорах по соседству. Где-то высоко наверху по обледенелой крыше загромыхали десятки ног, заполыхали факелы.

Дворик был окружен.

– Они ждут, чтобы на них напали…

– Что за чушь?

– Так завещано… Если Пустотелая не унесет с собой жизнь врага, она не достигнет священных врат. Она обречена вечно страдать между небом и землей…

– Салям, господин! - Из-за двухметровой амфоры выбрался бородатый мужик в лисьей шапке и шубе на голое тело.

Коваль узнал постоянного представителя казанского хана в Питере. Видимо, гвардейцы перестарались и выдернули посла прямо из постели, не позаботившись об этикете. Но татарин всячески давал понять, что нисколько не возмущен, а наоборот, рад хоть чем-то помочь в беде. Рядом с ним щурился на свет еще один, незнакомый, смуглый, в тяжелой каракулевой бурке.

– Салям, Мурат! - поприветствовал президент, удерживая любопытного тигра забинтованной рукой. Он заметил, что из-под повязки сочилась кровь, что все обращают внимание, но заниматься собой было некогда.

– Я привел толмача, - сообщил татарин. - Дед научил его читать по древним книгам.

– Ну и что там?

– Там сказано… - Мурат на секунду замялся, комкая в кулаке свиток. - Не для чужих ушей.

– Ну-ка, расступитесь! - рявкнул Коваль на охрану. - Говори, Мурат, не бойся!

– А я не боюсь, - осклабился бородач. - Не мне надо бояться. В послании сказано, что Объединенный халифат объявляет тебе священную войну.

– Я пойду один… - Христофор рукавом вытер с подбородка кровь.

– Нет, дружище, мы выйдем вместе, - отрубил президент и кивнул солдатам, чтобы взломали дверь. - Всем оставаться внутри, огонь не открывать!

– Ты ничем не поможешь… Если я не выведу их, никто не выведет. Здесь нет других присягнувших… Слушай, господин, теперь никто не будет в безопасности. Карамаз может рассыпать новые семена над городом…

– Так что же делать?!

– Ты приказал убить всех в озерных скитах. Там были присягнувшие, они могли бы помочь… Теперь осталась одна, его дочка, - Христофор ткнул пальцем в побледневшего Рубенса. - Привези ее с Урала, верни ей дом…

– Это враки! - взвился губернатор. - Арина никому не присягала!

– Присягала, папочка, присягала, - оскалился колдун. - Кому не знать, как тебе! Потому и не клянчишь у Кузнеца, чтоб тот ее из ссылки вернул. Знаешь ведь, что, пока она там, тебе спокойнее… Знаешь ведь, что тут, не ровен час, на свадьбу озерную сбежит…

И шагнул в снег.

Одну Пустотелую Артур увидел сразу. Закутанная в черное фигура каким-то образом удерживалась на узком, шириной в ладонь, карнизе. Наклонный железный карниз находился под окнами второго этажа, и было совершенно непонятно, как женщина туда взобралась. На снегу ясно отпечатались следы босых ног. Пустотелая не соскальзывала вниз и ни за что не держалась руками. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, а под полами плаща словно раздувался спасательный плот. Разглядев следы, Коваль подумал, что, возможно, еще не всё потеряно, и в посланнице Карамаза осталась толика человеческого…

– Не шевелись! - прошептал Христофор. - Я буду говорить с ними…

Он поднял руки и двинулся вперед, мигом погрузившись до середины бедер в рыхлый снег. Краем глаза Артур заметил, как над козырьком крыши появились и исчезли несколько голов. Видимо, гвардейцы обвязались веревками и последние метры по скату ползли, окружая загнанного врага. За каждым окном, ощетинившись оружием, прятались солдаты. Сбежать отсюда было некуда, разве что…

И тут президент осознал, какую страшную глупость совершил. Он был уверен, что, благодаря сыну Красной луны, ловко провел погоню, а на самом деле подставил под удар сотни человек. И теперь уже нет никакой возможности отправить их обратно. Нет даже сил пошевелиться.

Если только…

Христофор заговорил, но свист поземки заглушал его голос. В закрытом пространстве двора ветер находил десятки щелей и каверн, и казалось, будто пиликает хриплый сбежавший из храма орган…

Сын Красной луны продолжал увещевать, воздев руки, он раскачивался и кланялся. Снежинки падали на его всклокоченные волосы, превращая голову в раздувшийся белый кочан. Артур никогда раньше не слышал этого языка и, тем более, не слышал, чтобы на нем разговаривал кто-то из приближенных…

"Я-хаан… я-хаана-на…"

Пустотелая хрипло захохотала.

Вместе с ней захохотала вторая, и Коваль увидел, где она пряталась. Их смех был похож на карканье хищных птиц, на бездушный грохот камнепада в горах, на отголоски ружейной канонады…

Христофор сбился на секунду, но тут же подхватил нить и продолжил свой странный напев. Что-то неуловимо-знакомое чудилось Ковалю в этой прерывистой мелодии, точно дунул сквозь метель пустынный суховей, вместо облезлых стен показались на секунду песочные барханы, вереница верблюдов, плоские глиняные крыши, подвешенные на кольях казаны…

"Я-хаана-нга-нана…"

Он почти перестал замечать, что стоит по колено в снегу в одной легкой рубахе, что ресницы покрылись инеем, а губы не разомкнуть. Он поймал себя на том, что начал плавно раскачиваться вместе с Христофором, и это открытие его почти не удивило.

Хотя в другое время президент был бы потрясен, узнав о скрытых магических талантах бывшего начальника голубятни.

"Это дух Озерников… После женитьбы в нем прорезалась сила, и эта сила пожирает его изнутри… Мальчик стал мужчиной… Он предан городу, но ничего не может с собой поделать, его тянет к корням…"

Пустотелая подхватила ломаный мотив.

Гортанные звуки чужой песни с замятыми согласными, режущие слух, внезапные переходы от визгливого фальцета к басам метались в тесном ящике двора, перекрывая стоны ночной бури.

Вторая ведьма вышла из темноты и, притоптывая, закружилась в неторопливом зловещем танце. Там, где ступали ее ноги, поднимался пар. Сугробы таяли на глазах, превращаясь в лужи, растекаясь ручейками. Спустя пару секунд обнажилась мерзлая земля с островком пожухлой травы…

"Иль-анаа-на… Иль-ахаана…"

Трое пели всё громче и громче, слаженно, почти красиво, словно давно отрепетировали мелодию и наслаждались совместным действом.