в темноте, высилось над оградами, следя за Дэмиэном и Мелиссой своими неподвижными черными листьями.

– Мне нравится тут, на воздухе, – сказала она. – Иногда я сюда выхожу ночью, чтобы подумать, побыть наедине с собой. Это не такое уж укромное место: я прямо чувствую, как за мной наблюдают люди, из вон тех окошек. Но я могу спрятаться вон за тем деревом. – Она подняла взгляд на ветви. – Это дерево – мой друг. Оно меня понимает. Оно знает.

– Что же оно про тебя знает? – спросил Дэмиэн.

– Все.

Он смотрел на ее профиль. Она чувствовала, что он смотрит на нее по-особенному. И вспомнила, как Майкл когда-то смотрел на нее в Монтего-Бей, ожидая ее ответов на свои вопросы.

– Все, чем я была и чем я теперь стала, – произнесла она. – Чем бы это ни было. Не уверена, что я сама теперь знаю. Похоже, я постепенно перестаю это ощущать. Это довольно страшно. У тебя когда-нибудь бывает такое ощущение – словно перестаешь понимать, кто ты?

– Я почти все время чувствую что-то такое.

Осмелев, она повернулась к Дэмиэну, умыкнув у него свой профиль:

– И ты ищешь себя, но никак не можешь найти? И уже не знаешь даже, где искать? И как будто шаришь в темноте?

На ее лице господствовало то бесконечно юное выражение, которое отметил Дэмиэн, когда она открыла ему дверь. Лицо ребенка, без всяких прикрас.

– Потому что мы не в том месте, – отозвался он. – Потому что живем не так, как нам следует.

– Но почему? Почему люди не живут так, как им следует? Казалось бы, это должно даваться легче всего на свете.

Он пожал плечами, зажег еще одну сигарету.

– Потому что это страшно. Вот почему.

Как быстро обволакивает дым. Мелиссе захотелось еще сигарету, и она взяла пачку у Дэмиэна. Потом глубоко – до дна глотки – затянулась, и выдохнула, добавляя дымные облака к холодным небесным. Вино, снег и дым сошлись внутри ее в красно-белом танце, и она чувствовала, как уносится вместе с ним, парит в воздухе.

– Можно я тебе открою одну тайну, Дэмиэн? – спросила она.

– Ну да, ясное дело.

– Я никогда никому этого не говорила. Я почти боюсь тебе рассказывать.

– Никому не скажу, обещаю.

– Это не такое. Не из таких тайн. Я просто беспокоюсь, как бы не случилось что-то плохое, если я расскажу.

Но ей хотелось рассказать, произнести это вслух, в этой тихой чистой белизне, так что она отодвинула в сторону свой страх.

– Когда я была младше, еще до того, как у меня появились дети, до того, как я встретила Майкла, когда мне было года двадцать четыре, у меня часто возникало особое ощущение. Оно вообще-то у меня всю жизнь было, примерно до этого возраста, до двадцати четырех; это возраст, когда я еще помню это чувство совершенно цельным, насколько вообще чувство может быть цельным. – Руки у нее дрожали, и не только от холода. Она отпила еще глоток «Либфраумильха», за которым тут же последовала еще одна затяжка. – Может, тебе покажется это странным, даже каким-то самонадеянным, но я чувствовала, будто меня что-то защищает, какой-то провожатый. Ангел-хранитель, можно сказать и так. У меня был собственный ангел, который за мной присматривал. Он повсюду ходил вместе со мной. Точнее, мне кажется, это скорее была она, и она была со мной повсюду, куда бы я ни шла, что бы со мной ни происходило. Я чувствовала себя неприкосновенной, неуязвимой. Бывало, я переходила улицу не глядя, в уверенности, что она остановит движение. То и дело рисковала…

– Как рисковала?

– Ну, делала всякие вещи, которых теперь бы не стала делать. Оставалась на ночь у незнакомцев, залезала вместе с ними в мясницкие фургоны, прыгала с…

– В мясницкие фургоны?

– Еще одна долгая история.

– Ладно.

– В общем, штука в том, что теперь мне страшно, а раньше такого не бывало. Раньше я жила своими инстинктами. Инстинктом управлял ангел, а ангелом управлял инстинкт.

До того как Майкл съехал, Мелисса завела привычку выходить вечерами одна. У нее не было настроения видеться с друзьями. Она ходила в Музей Виктории и Альберта, в галереи – посмотреть на картины: ей думалось, что она, может быть, сумеет его найти, понять, как мог бы выглядеть этот ангел, которого она всегда принимала как должное. И в Современной галерее Тейт она что-то такое отыскала: картину Гогена, изображающую женщину перед лицом моря. Полотно называлось «В волнах». Обнаженная женщина с длинными рыжими волосами, и вокруг нее вздымается море. Она была такой открытой, не стесненной, одинокой, цельной в своей природе. Мелисса долго стояла, глядя на эту картину. Вот оно. Вот на что это было похоже. Как ей вернуться туда?

– В общем, это и есть моя тайна, – сказала она. – А теперь я этого не ощущаю. Того, что принадлежало только мне, чего никто никогда не смог бы у меня отнять. Ее больше нет. Думаю, она исчезла совсем.

– Не исчезла, – отозвался Дэмиэн.

– Исчезла, исчезла. А если нет, то где же она тогда? Я ее искала. Думала – может, ее забрал Блейк. Может, так происходит с сыновьями: они забирают душу матери. Как по-твоему, он ее потом вернет? У него неплохо получается возвращать. Если я прошу, он обычно отдает, что бы это ни было: мою заколку, мой бумажник. Просто сразу отдает мне. Ты вернул своей матери ее душу? Когда вообще такое происходит?

– Моя мать никогда не давала мне свою душу, так что мне так и не пришлось ее возвращать.

– Прости, дорогой. Так холодно, и я уже такая пьяная, я уже толком не понимаю, что говорю. Мне надо помнить: следует мыслить позитивно. Обхвати меня руками, давай друг друга согреем. Я пока не хочу в дом.

Он сделал, как она просила, потер ладонями ее плечи, чтобы ей стало теплее, – чувствуя, что этого достаточно, что они уже перешагнули какой-то порог.

– Все это звучит так, словно ты говоришь про Бога, – заметил он. – Этот твой ангел, твой проводник. Это разве не Бог?

– Это мой собственный бог. Что делать, если теряешь своего бога?

– Ты его не потеряла, – снова возразил Дэмиэн. – Я его вижу. Он здесь, прямо здесь.

– Где?

– Здесь. В твоем лице. Твое лицо прекрасно.

Она смотрела мимо него, в сиреневость, в туман.

– Но я его не чувствую, – произнесла она со слезами на глазах. – Я не знаю, кто я.

* * *

Он лег спать на диване, отчетливо ощущая, что она – вверху, над ним, осознавая каждое движение, каждый скрип половиц под ее ногами. Он был морем, бурлящим