кровь, она поднималась какой-то океанской волной, заливая весь тротуар. Желтая футболка промокла насквозь, ее прикрывала куртка. Его последняя мысль, сразу за мыслью о матери, последнее ощущение: ему безумно холодно, хоть он и чувствовал, что входит в помещение, наполненное жаром. Дверь была открыта. Он вошел внутрь, и дверь за ним закрылась. Было уже поздно. Даже для Паулины, которая неслась сейчас по Парадайз-роу, чтобы обхватить его на мокром красном полу.

Кровь продолжала течь, уходя в цементные швы между тротуарных плит возле забегаловки. Она так никогда до конца и не сойдет, выдержит любую погоду и непогоду. Она останется там навсегда – для того, кто знает, что она там.

* * *

– Алло?

– Привет, это я.

– Кто – я?

– Майкл.

– Майкл… А-а, Майкл… что такое? – Сонная пауза. – Ты хоть знаешь, сколько времени?

Было два пятнадцать ночи. Майкл уже три с половиной недели жил в гостинице «Квинз-Хотел» в районе Кристал-Пэлас. Это было огромное здание кремового цвета, выдержанное в колониальном стиле, в стороне от череды домов, тянущейся по дороге на Кройдон; справа – башня Бьюла, слева – Хрустальная. На крыше трепетали под ветром флаги стран мира, ко входу вела красная дорожка, но внутри все было не так пышно. Стойка портье навевала мысли о мотеле или о транзитной зоне аэропорта. В лобби стоял аквариум с мутной водой, музыкальные клипы крутили на мониторе под потолком. Ковры, повсюду одни и те же, с темно-синими и бежевыми узорами, слегка закручивались по краям, у плинтусов, и то и дело ощущался запах пота и моющих средств. Не в такое место хотел бы Майкл возвращаться после работы, но оно неподалеку от его детей, а это позволяло избегать вопросов собственных родителей.

Номер, где он сейчас лежал, вытянувшись на ковре, размещался в передней части здания, на пятом этаже. Попасть сюда можно было только в крошечном лифте, где стоял тот же двойственный запах; затем следовало пройти по целой череде коридоров, выйти через отдельную дверь на лестницу и по небольшому лестничному пролету подняться на уединенную площадку. Каждый раз Майклу казалось, что он попадает в какой-то лабиринт, пока он наконец не входил в номер и комната не распахивалась перед ним. Она была большой и светлой днем и похоронно-мрачной ночью. В ней имелось два громадных окна, из которых открывался вид на хрустальные холмы и далекий парк, где когда-то стоял дворец (там виднелся край засыпанной гравием площадки, где некогда высился главный неф). В углу торчало продавленное кресло, куда Майкл, войдя, швырнул свое пальто и сумку. Кроватей было две: широкая двуспальная и одинарная. Он спал на двуспальной, а одинарную использовал как диван, но по ночам представлял себе, что это кровать Риа, и этот облик, эта мысль спали возле него в темноте, и он так скучал по дочери, что почти слышал ее дыхание. Майкла удручало, что ночами его нет рядом с детьми. От этого казалось, будто его нет и внутри самого себя. Ему хотелось по утрам нести Блейка вниз, спускаться вместе с ним к завтраку. Хотелось ощущать присутствие Мелиссы, чтобы она причесывалась, читала Хемингуэя. Вся эта грусть, все это одиночество требовало выхода. Этой ночью Майкл опробовал обе кровати, но не смог заснуть ни на одной, поэтому решил лечь на полу. Но и это не помогло, и он больше часа боролся с острым желанием позвонить Рэйчел. Она возмутится? Не слишком ли поздно? Может, она точно так же лежит, не в силах уснуть, надеясь, что он, возможно, тоже?..

– Прости. Я тебя разбудил?

– Да.

– Прости. У меня все в порядке, спи дальше.

– Что случилось? Что тебе нужно?

От ее жесткой интонации ему стало скверно. Он не ожидал раздражения, лишь сочувствия. Ему захотелось дать отбой, но теперь уже было слишком поздно.

– Не могу уснуть, – объяснил он. – Думал, позвоню тебе, поболтаем…

– Поболтаем…

– Ну да.

Она вздохнула:

– Мне завтра на работу.

Мысль позвонить Рэйчел пришла Майклу сразу после переезда в отель, как только он протер все отбеливателем с хлоркой и распаковал вещи. Здесь он мог бы проводить с ней целые ночи. Быть с ней в полной мере, раскинувшись на этой двуспальной кровати. Им было бы великолепно здесь, перед этими окнами, перед этим широким открытым небом, но он решил не звать ее сюда – из преданности Мелиссе. Это казалось важным, не в последнюю очередь для его совести. Так что вместо этого он тогда же спустился в гостиничный бар и выпил виски с колой. Ледяной, с медным привкусом напиток проскользнул куда-то в область его сердца, в луч-бумеранг. После второго стакана Майкл отправился на прогулку, подальше от торговой улицы, по наклонным переулкам, поворачивая за углы, выходя на безмолвные площади, в заросли зелени. Это вошло у него в привычку: вечернее виски и прогулка, направо к Фокс-Хилл, налево на Тюдор-роуд, снова налево – к Синтра-парку, по изгибам тротуаров, через озерца фонарного света. Этим вечером он зашел в небольшой парк близ гостиницы, опустился на скамью, слегка нетрезвый, жаждущий еще одной порции виски. На соседней скамейке сидели два краснолицых пьяницы и пили пиво «Асда» из банок. Они посмотрели на Майкла. Куртки у них были грязные. Это был тонкий лед. Очень тонкий.

– Не надо мне просто так звонить среди ночи, – сказала Рэйчел. – Это не дело, ясно?

И она была права. Это не дело. Существует очень мало людей, которым можно вот так позвонить. Майкл выпил еще стакан и заснул – уже около четырех.

* * *

– Расскажи, как готовить эба и рагу, – попросила Мелисса. Она говорила по телефону с матерью. В Белл-Грин был предвечерний час.

– Я тебе уже рассказывала.

– Знаю. Расскажи еще раз, я забыла.

Мелисса держала наготове ручку и бумагу.

– Берешь бульон «Оксо», – сказала Элис. – Насыпаешь в него, помешиваешь. Потом добавляешь вернонию. Потом курицу.

– Курицу – в конце? А когда «Магги»?

– Когда хочешь. Неважно. Только обязательно разомни все как следует. Добавь воды.

– Ясно.

Вероятно, Мелиссу ожидал очередной провал, но накануне ее охватило страстное желание приготовить эба – когда она проходила по торговой улице мимо лавочки, где продают плантаны. Там можно купить три штуки за один фунт. Толстяк за мясным прилавком положил их в голубой пластиковый пакет, а потом она, поддавшись внезапному порыву, прибавила к ним ямс, курицу и бамию (маниок дома уже был). Мелиссе показалось, что это занятие утешит, успокоит ее, поможет перенестись в другое место. Ей хотелось вырваться с этих темных британских улиц, с их изможденными, унылыми лицами, с их подспудной злобой и