Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вкусный кофе, Дмитрий Семенович, — жмурюсь я. У конфет скусываю толстый шоколадный бочок. Съедаю начинку, а после все, что осталось. Облизываю пальцы в надежде, что незаметно.
— Ну, а от меня все, что в моих силах. Я теперь твой дважды должник.
— Не надо чувствовать должником. Вы работу делали.
— Нет, Маша. Ценю твою скромность, но спасла ты лично мой зад.
— Ну, тогда зад за зад. Когда-нибудь и мой спасете, — мы смеемся.
— А если серьезно, — вступил Дмитрий Семенович, — давай отбросим юношеский максимализм. Я с Ренатом Равильечем в одну музыкальную школу ходил в детстве. Так и дружим. Мы помогаем друг другу. И в работе и в жизни. Нельзя прожить одному. У кого какие возможности есть, те и используем. У тебя уникальные способности. Ты добрая и отзывчивая девочка. Ты помогла многократно. Не отвергай благодарность.
— Я не отвергаю. — Остальное я подумала, но говорить не стала. Пусть останется так. Мои рассуждения ничего не изменят.
— Вот и правильно, — вдохновился Ренат Равильевич, — мы, как семья. Если бы Олежка не был в тебя влюблен, я бы познакомил со своим сыном. Он пограничник, заместитель начальника заставы. Приезжает в отпуск. Но и Олежка мне как племянник. Уж прости, мы тут по-стариковски фантазируем.
— Да уж нашлись деды, — смеюсь я. А интересная позиция. Идеальный агент должен быть другом или родственником. И наоборот, если родственник против — он враг. Но в мыслях плавать мне не дают:
— Маша, ты мне поясни по всей этой ситуации. По простому. Могут быть такие таблетки, что съел и в другой мир переместился или в стену прошел?
— Про такие не слышала. Но теоретически, кто знает? Я буду ближе к нашему делу. Там стимуляторы, которые позволяют разово выбросить большое количество энергии. Но потом откат обратно.
— Как у наркоманов? Сначала кайф, потом депрессия.
— Наверное. И еще модуляторы сознания. Это сильнее действует на человека. Они здесь основные. На короткий миг они переводят восприятие и управление на другой уровень. А это чревато, сами видели, чем. И нужно понимать то, что делаешь. То есть, подготовка обязательна. Поэтому я очень сомневаюсь, что съев таблетку можно физически переместиться. Увидеть невидимое, думаю, можно. Но толку от этого мало, а последствия серьезные. Это как дверь открывать и никуда не идти.
— Но каковы перспективы для фармакологии, даже если в теории возможно, — воскликнул компаньон, — а, Семеныч!?
— Тут целый институт нужен, — задумчиво ответил тот.
— Но у противника уже есть, — Ренат Равильевич смотрит на меня.
Я пожимаю плечами:
— Вы же не знаете, кто там был.
— Пока не знаем, но обязательно выясним.
Глава 7
— Аллочка, есть мнение поставить тебя по церковной линии.
— Хотели же в медицинский? — Она совсем смущена. Через полгода школа кончится. С куратором выбрано направление. Никого лечить ей не придется. После небольшой практики направят на руководящую работу. А далее — к вершинам. Причем тут церковь? — Я не оправдала доверие?
Доверие оказано недавно. Ее привезли за город в какой-то музей. Она так поняла. В одном из корпусов в подвале оказался весьма светлый зал. Стены обшиты деревом. Круглый огромный стол из половин бревен. А у стены что-то вроде трона, на котором примостился согнутый человечек с острыми глазками.
Ей велели быть в платье. Выбор пал на светло-зеленое. Польское. Было в нем что-то военное: погончики, кармашки на груди, три серебряные пуговки, стоячий воротничок. И удобное. Грудь правильно обтягивает, а вот ниже пояса просторная юбка в складку. Косметику запретили в любом виде.
Кроме дедка на троне, были еще несколько незнакомых мужчин. Куратор налил ей кофе и усадил в сторонке. Минут через пятнадцать ее позвали. Дедок скользнул взглядом:
— Аллочка, деточка, сколько тебе лет?
— Семнадцать, — ответила она. От деда шло странное ощущение волнами. Холодно-опасное.
Дедок сделал знак. К ней подошли двое. Спереди и сзади. Один завел ее руки за спину. Другой, не слова не говоря, расстегнул пуговицы на вороте. Затем резко разорвал платье до пояса. Одной рукой сорвал лифчик. Алла вздрогнула. Движение сильное и быстрое. Лямки лопнули, не повредив кожу. Нельзя теряться, глаза не отводить. И еще она поняла, что мужчина ее не хочет. Просто такая у него работа. Или перевидал тут многих. Тот, что сзади, подвел ее к трону. Это был высокий и широкий стул темного дерева. С сиденья свешивалась шкура короткого волоса. «Антилопа, что-ли? Или лось» — пришли мысли.
— Деточка, возьмись за меня и покричи, — дед не улыбался.
Вопросы они не любят. Как поняла, так и сделала. Она опустилась. Ее ладошки с алым лаком ноготков легли на колени в военных брюках. Своды зала заполнил пронзительный визг. Пока хватало воздуха. Потом вдохнула. И еще. Дедок прикрыл глаза.
На ее короткие волосы легла холодная рука. Скользнула по щеке:
— Молодец, хватит. Так ты по медицине хочешь?
— Анатолий Иванович так рекомендует.
Дедок вопросительно глянул на того. Холодные пальцы сбросили с плеча рукав платья.
— Подними руки.
Алла послушно вытянула руки из обрывков и подняла вверх. Дед наклонился к подмышке и втянул воздух. Губы недовольно поджались. По кивку стоящий сзади взял ее кисть и завел за спину. Боль заставила ее выгнуться дугой. Она дотронулась пальцами до затылка. «Сломает» — пронеслось в голове. Но ее вернули в прежнее положение. Поставили на ноги. И еще несколько разона почти касалась волосами пола, не в силах сдерживать стон. Потом обратно ее не поставили. Холодные пальцы сдернули капроновые чулки вместе с трусиками. Она почувствовала ветерок между ног.
— Нет, не медицина. Толя, это, конечно, хорошая мысль, но она сможет больше.
Ее поставили прямо. Недавний мучитель заботливо набросил на плечи плед с косичками.
— Деточка, попей чайку. — Старик повернулся к куратору.
Ее вывели в отдельную комнату. Рука болела. Между ног намокло. Если бы трахнули, стало бы все понятно.
Личную жизнь она считает очень удачной. Миша ухаживает за ней. Она ему дала. Да и другие поглядывают.
За все надо платить. С ценой она согласна. Семинарист тогда поимел ее в соседней комнате. После разговоров про высокие материи впился в губы. Она только нежно ахала, как учили. Задание выполнено. А что до «морали», так глупости все это. «Ссаной дырки не жалко», как говорила одна из учителей на явочной квартире.
— Сейчас очень многое