Актуальный же художник (то бишь contemporary artist) занят не борьбой за право присовокупить к существительному «искусство» сомнительный эпитет «вечное» и, уж тем более, не продолжением или развитием какой бы то ни было художественной традиции, а живым экспериментом.

В связи с этим грех не процитировать замечательное (хоть и не грешащее чрезмерной точностью) определение актуального искусства от Мирослава Немирова:

В смысле, вот, происходящее здесь-и-теперь, в смысле, самое наиновейшее, в смысле, изобретаемое сейчас и здесь, и представляющее собой что-то прежде небывалое, а не воспроизводящее готовые стандарты, хотя пускай даже и хорошо.

По этой причине актуальный художник в России — явление чужеродное (потому, что непонятное, «неузнаваемое» и для умственной деятельности утомительное). Да и ориентирован актуальный художник не столько на местный, сколько на интернациональный художественный процесс, что, мягко говоря, не способствует слиянию в экстазе с официальной культурой, каковая в глазах бесхитростного общественного мнения вообще является единственной разновидностью «культуры».

В настоящей «Азбуке», однако, употребляются оба словосочетания нередко просто потому, что автор периодически обнаруживает, что уже три раза кряду назвал это самое искусство «актуальным». Тогда в следующем предложении приходится писать: "современное", — не имея в виду никаких особых оттенков смысла, а исключительно ради удобоваримости текста.

Акционизм — производная от акция (художественная акция, конечно же).

Забавно: разные традиции акционизма получают наименования по территориальному признаку — в точности как вина или способы приготовления кофе. В Европе был Венский акционизм ("акционизм по-венски"?), в США Калифорнийский акционизм. Ну а в России, соответственно, Московский (а ведь можно было бы и «столичным» его назвать) акционизм девяностых. Его нередко называют «шоковым», а мне больше нравится определение «провокативный» — это очень личное предпочтение, возникшее по той причине, что шокировать меня затруднительно, а вот спровоцировать — это запросто.

Чтобы получить общее представление о том, что такое Московский акционизм, достаточно назвать несколько имен, без которых никакого Московского акционизма не было бы вовсе: Э. Т. И., Александр Бренер, Олег Кулик, Авдей Тер-Оганян. Сразу все примерно понятно, правда?

Однако акционизм в русском актуальном искусстве существовал задолго до того, как появился и прижился сам термин. В восьмидесятые годы акционистами (и какими!) были Мухоморы, а потом — Чемпионы Мира.

А вот питерский критик Максим Райскин считает, что на сегодняшний день уже можно обозначить как отдельную тенденцию так называемый петербургский акционизм, и описывает его характерные признаки: растворение в ландшафте и ампутацию цели. И то и другое, кстати, было характерно и для одесского акционизма восьмидесятых (тут я могу положиться на собственные воспоминания), и для екатеринбургского акционизма девяностых, насколько можно судить по архивным материалам и рассказам очевидцев.

Замечательно тут следующее. По большому счету, акционизм с «ампутированной» целью — нонсенс (поскольку — см. соответствующую статью акция — действие, направленное именно на достижение цели). Я (в рамках внутреннего монолога) обозвал эту тенденцию призрачным акционизмом. Черт его знает, возможно, именно призрачность, несбыточность, невозможность наиболее органичны для русского провинциального (вернее, не-столичного) акционизма, а все остальное — от лукавого…

Одно из значений слова «акция» — действие, направленное на достижение какой-либо цели. Таким образом, художественная акция — это художественное действие, направленное на достижение художественной же цели.

Существует, честно говоря, изрядная путаница (не только в моей собственной голове, но и во множестве других, куда более светлых), когда речь заходит о различиях между акцией, перформансом и хэппенингом. Чтобы покончить с путаницей раз и навсегда, в принципе, достаточно просто вспомнить точный перевод каждого термина.

Перформанс (performance) — представление, следовательно, тут необходим более-менее четкий сценарный план, да и мизансцены продуманные тоже не помешают. Перформанс — это, конечно, не театр, но участники перформанса, как и драматические актеры, заранее знают, что и в какой последовательности им следует делать, с чего начинать и чем заканчивать.

Хэппенинг (happening) — событие (более точным переводом могло бы стать несуществующее слово «случаяние», т. е. то, что случается здесь и сейчас а как еще перевести этот чертов continuous?!). В любом случае хэппенинг художественное событие, лишенное и драматургии, и даже цели. Здесь о сценарии и речи не идет, никто из участников не может знать заранее, как будет развиваться событие и когда оно закончится. Все абсолютно непредсказуемо.

Акция же, в отличие от перформанса, обходится без сценарной драматургии, а в отличие от хэппенинга — подразумевает наличие определенной цели. То есть акционист далеко не всегда может предвидеть, как именно пройдет его акция, но он непременно знает, зачем он ее предпринимает и какого результата (эффекта) хочет добиться.

Ну, будем считать, что с этим разобрались.

Этот смешной термин придумала, вероятно, Евгения Гершкович (во всяком случае, я обнаружил «Алк-Арт» в ее рецензии на проект Галереи Гельмана «Водка» и больше нигде). Термин, как мне кажется, заслуживает лучшей доли странно, кстати, что он так и не стал частью активной лексики.

Алкоголь и искусство — тема неисчерпаемая; а уж тема "алкоголь и русское искусство" — сами понимаете…

И не в том даже дело, что художникам, русским, а также русским художникам свойственно водку пьянствовать. Алкоголь не просто стал причиной сотен тысяч художнических похмелий, но и немалому количеству художественных жестов способствовал. У Мухоморов была когда-то акция под названием "Мы пьянеем от портвейна" (насколько я помню, художники поднимались по лестнице многоэтажного дома, исправно распивая по бутылке портвейна на каждой лестничной площадке). Много позже состоялась акция "В сторону объекта" Авдея Тер-Оганяна (никакой лестницы, только ровный пол Галереи на Трехпрудном, по которому можно беспрепятственно ползать в нетрезвом состоянии, и вместо портвейна — водка, а так, в общем, похоже). Тот же Тер-Оганян занимался "пейзажной живописью", любовно перерисовывая пейзажи с винных этикеток. О митьках и говорить нечего — возведенное в ритуал бытовое пьянство было немаловажной частью митьковского имиджа, как позже частью имиджа стала поголовная митьковская «завязка». В вышеупомянутом проекте «Водка» митьки, помимо прочего, соорудили уютный "митьковский вытрезвитель", что было весьма своевременно: в выставочном зале как-никак имела места "сбыча мечт", вернее, главной "русской мечты" о том, чтобы водка текла из водопроводного крана. Именно оттуда она и текла, в полном соответствии с художественным замыслом Владимира Касьянова. А для любителей экзотики бесперебойно функционировали причудливые самогонные аппараты Владимира Архипова… В общем, происхождение моего любимого термина понятно, я полагаю.