Под землей, у них под ногами происходила совсем другая история. В вечерних сумерках, вдали от солнечного света собиралась иная паства. Разобщенная, одинокая. Не ладан там курился, а сигаретный дым. И причащались не вином и хлебом, а черным кофе и пончиками.

Лишь мысли о Шасте заставили Уолтера спуститься в церковный подвал. О том, какое у нее будет лицо, когда она узнает о его богатстве. Толботт учил его, что от креативной визуализации толку немного. Когда деятели сетевого маркетинга вроде «Амвей» хотят мотивировать новых рекрутов, они предлагают им сходить на тест-драйв «мазерати» и «альфа-ромео». Примериться к покупке самолета «гольфстрим». Позвонить в агентство недвижимости и записаться на просмотр особняков с частными пляжами. Мотивирует то, что реально. Запах кожаных сидений, шум океанских волн под окнами спальни. Люди должны видеть перед собой мелкие детали желанного будущего. Размытые цели типа крепкого здоровья или абстрактного богатства не поддаются измерению. Не абстракции волнуют душу, а тепло и мягкость собольего манто. Сияние бриллиантового ожерелья. Шелковистая соленая вода в чистейшем бассейне. Вот это мотивирует. Уолтер представил Шасту на яхте в заливе Сан-Франциско и добавил к картинке аромат ее лосьона для загара и вкус «шато-лафит» урожая тысяча восемьсот шестьдесят девятого года. Настанет день, когда они будут есть белужью икру и смеяться над злоключениями, которые он пережил на пути к богатству. Над тем, как кромсал Толботта бритвой, как вешал в интернет список, как вламывался на собрание к «Анонимным наркоманам» в поисках адептов. Укрепив дух этими деталями, Уолтер шагнул в подземное царство новой религии.

Прихожане уже собирались, волоча за собой свои грехи. Имена у них были типа Клем, Ти-Джей или Кейшан. Кто в костюме, кто в трениках, кто в грязном рабочем комбезе, мужчины и женщины – все ждали очереди сделать чистосердечное признание. Здесь, вдали от мирской суеты, каждый признавался в самых страшных прегрешениях и обещал стать лучше.

Кому предложить власть над миром? Кого склонить к радикальным взглядам? Уолтер слушал, как сидит без работы бывший военный и как бариста упорно учится в школе парикмахерского искусства. Толботт предупредил его: белые будут винить во всех бедах черных, геи – натуралов, черные – белых. И все они сойдутся в ненависти к евреям.

Уолтер дождался, пока все изольют душу. Толботт выдал ему точную фразу и заставил повторять, пока Уолтер не выучил ее наизусть. Когда настала его очередь и головы повернулись к нему, Уолтер встал и произнес свою реплику:

– Меня зовут Уолтер. – Он представил, как пахнет испуг Шасты, когда она будет целоваться с ним в «чужом», а на самом деле его собственном особняке. – Я пришел завербовать мужчин, которые меньше чем через год будут править миром.

Комната загудела – люди презрительно хмыкали и усмехались.

– Желающие стать отцами-основателями нового правящего класса могут обращаться, я на улице.

С этими словами Уолтер вышел в дверь, поднялся по лестнице и стал ждать, кто пойдет за ним. Какой герой или какой дурак – или вообще никто.

* * *

Шарм листала кулинарную книгу, пропуская рецепты и зависая на глянцевых цветных фотографиях уолдорфского салата и лобстера в сливочном соусе велюте. Она пожирала взглядом каннеллони, чувствуя, как увлажняется рот. Глазела на лоснящиеся стебли маринованной капустки бок-чой, пока чуть не захлебывалась слюнями. Тогда она стремглав бежала на кухню.

Мать стояла над плитой и помешивала что-то в сковороде. На голове у нее была намотана конструкция из белой тряпки, скрывающая волосы, часть лба и шею. Как в Средние века! И сама белее белого, губы растянулись на лице тонкими розовыми ниточками.

Гэвину повезло. Шасте тоже. А вот Шарм и ее родителям нет ходу из этого царства вооруженных мужланов, заигравшихся в реконструкцию патриархата. То есть Государства Арийского.

Мать подняла глаза от стряпни.

– Привет, милая.

– Не рановато для пива? – удивилась Шарм.

Мать прихлебывала из высокой кружки янтарный напиток.

– Это моча, – пояснила мать, предлагая ей кружку. – Чудодейственное средство от рака. Черные открыли.

Шарм промычала что-то нечленораздельное – во рту было слишком много слюней, чтобы говорить. Из холодильника она вытащила пластиковую бутыль. На плотно закрытой крышке была приклеена бумажка с надписью от руки: «Не трогать! Слюни Шарм!» Быстро сняв крышку, Шарм выпустила в расползшуюся по дну густую мутную жижу слизистый комок.

Мать поморщилась.

– Какая мерзость! – И отпила глоток целебной мочи.

Шарм сплюнула все досуха и вернула на место крышку.

– Научный проект, – сказала она матери. – Собака Павлова.

Мать глянула обеспокоенно.

– Ты же знаешь, что наука теперь под запретом.

Она имела в виду мораторий. На карьерах в науке и технике поставили жирный крест. Белым людям теперь полагалось не учиться, а плодиться.

Шарм попыталась сменить тему:

– Я все про Гэвина думаю…

– Про кого? – якобы не понимая, переспросила мать.

– Про сына твоего.

Шарм налила себе из-под крана полный стакан – восполнить запас воды в организме. Мать вздохнула так глубоко, как позволяла шнуровка корсажа.

– Нет у меня сына. А у тебя нет брата.

Шарм пила воду и оценивала это заявление. Мать бессердечна или просто реалистка? Эмиграция Гэвина не оставит шансов ни на какие с ним контакты. Ее родители могут рассчитывать максимум на суррогатного сына или дочь, высланных из не менее разочарованной гомосексуальной семьи. Оскорбленных родителей вокруг стало полным-полно. Объявление ребенком в назначенный срок о нежелательной ориентации многие расценивали как предательство. Шарм знала: мама с папой просили Гэвина подождать с объявлением. В законе была формулировка «до достижения возраста девятнадцати лет», то есть они могли бы прожить вместе еще два года. Но Гэвин сразу помчался заполнять бумаги. Он знал, чего хочет. Свалить.

Опустив глаза, мать помешивала шкворчащую стряпню на сковородке.

– Не вздумай в таком виде идти на улицу, – сказала она.

Под «таким видом» мать имела в виду непокрытую голову. Женщинам в Государстве Арийском запрещалось демонстрировать на людях волосы. Еще одна мера по укреплению этнического единства. Французский чепец? Можете с тем же успехом прогуляться с голой грудью.

Шарм понимала, что одного ребенка мама с папой уже лишились. Не хватало только, чтобы и единственная дочь загремела в трудовой лагерь для еретичек.

Сегодня звонили из универа, грозили исключением. Мать взяла щепотку соли из мисочки и осыпала ею содержимое сковородки.

– Говорят, ты опять бегала за мальчишками без трусов. – Она принялась обеими руками крутить над сковородой перечную мельничку. – Молодые люди пережили большой шок.