То же самое с вашими идеями. Вы усваиваете их уже готовыми. Кто-то другой продумал их за вас. У вас на это не было времени, или сил, или даже желания. И вы хотите послушания и уважения, вы, кто ничего из себя не представляет, кто никогда не делает ничего жизненно важного, будь то руками, мозгами или сердцем. Вам хочется жизни свободной, праздной, чтобы мечтать и творить, гармоничной семейной обстановки, любящих и обожающих детей, материального комфорта, его требует ваша душа заодно с покоем, надежностью и нескончаемым счастьем.

Все это вам недоступно, и вы знаете это. Но это ваш список и то, за что вы голосуете. И все же пальцем не пошевелите, чтобы осуществить его. И ваши дети, которые инстинктивно желают всего того же, не будут иметь ничего этого, пока вы не сможете добиться этого первым. Разве не так? Если вы несчастливы, то и они будут несчастливы; если вы не знали любви и восхищения, ни искренности, ни верности и привязанности, откуда это возьмется у них? Если вы жаждете свободы и праздности, то и они захотят этого. Или они не ваша кровь и плоть? Если не можете прекратить ссоры и драки, как они их прекратят? Вы обращаетесь к ним с любовью и пониманием, выдержанно и терпеливо? Сделайте шаг вперед, образцы добродетели, чтобы я мог видеть вас лучше! Для меня вы все выглядите одинаково, называете ли вы себя судьей, осведомителем, священником, вышибалой, сутенером, рядовой Армии спасения, проституткой или карманником. Как мужья и жены, как родители и производители, как проповедники и учителя, как трудяги и преступники, как патриоты и разносчики, как тираны и надсмотрщики, как льстецы и подхалимы, как предатели и извращенцы вы не отличаетесь друг от друга. Вы одним миром мазаны: поклоняетесь одному и тому же богу, повторяете те же ошибки, изрекаете те же глупости, выдвигаете те же набившие оскомину оправдания, совершаете те же безумства, те же преступления, те же грехи.

Почему тогда ваш ребенок должен быть другим? Как ему не быть таким, как вы, невежественным, нетерпимым? Где ему услышать верный совет, найти достойную модель поведения, вдохновляющие примеры? Какую ему питать надежду, если сами вы ни на что не надеетесь? Кто воспитает в нем мужество, если вы сами отказались от борьбы?

Господь спасет детей! Они останутся. Ветер свиреп, и холоден дождь. Но они останутся[167].

«Все в природе: планеты, деревья, морские хищники – прилежно выполняло свой долг. Все, кроме самого Творца!»[169] – возглашает в песни третьей Лотреамон, побуждая Всевышнего принять на себя роль Того, Кто Получает Пощечины. С тех пор прошло уж много времени, как констатирует сам Изидор, вдогонку добавляющий: «Я полагаю, мое убежище давно уже не тайна для него». (А для нас?) И затем выдает следующий ключевой пассаж: «Однако же войти в мою пещеру он не смеет; и мы живем бок о бок, точно враждующие короли сопредельных стран, уставшие от бесполезных войн, в которых не победить никому, ибо силы равны. Он остерегается меня, как я его, и, хотя никогда ни один из нас не был побежден другим, каждый не раз испытал на себе силу противника и воздерживается от нападения»[170].

Точно враждующие короли сопредельных стран! Иными словами, Единственный и Его…[171]

«Мальдорор»[172], весь без исключения, сосредоточен на том, что именуется Господом Всемогущим. Лотреамона интересует Божественное в человеке, человеческое в Боге, и к черту отстающих. Но прежде всего – Бог. Это важно иметь в виду, ибо, случись данному творению с места в карьер сделаться бестселлером (благодаря таким побочным продуктам, как похоть, жестокость, порок, мстительность, ярость, насилие, отчаяние, скука, поругание и тому подобное, – словом, всему, что с жадностью поглощают англосаксы), Господа можно тут же предать забвению; запомнится лишь неистовый Изидор Дюкасс, более известный как граф де Лотреамон. Ибо тот же Господь приложил к этому творению руку, как с «Порой в аду», «Цветами зла» и другими так называемыми возмутительными произведениями – которые возмущают лишь постольку, поскольку мы не в силах признать, что на них лежит тень (равно как и величие) Всевышнего. Это важно подчеркнуть: ведь если не произойдет чудо и всевидящему Случаю не будет угодно, какой-нибудь безвестный бедолага-печатник вроде Этьена Доле угодит под раздачу и на костер[173].

Спустя почти семьдесят пять лет после выхода этого возмутительного творения (которое, заметим между строк, по чистой случайности не стало прецедентом к «Ста двадцати дням Содома») уважаемый американский юрист, касаясь вердикта, вынесенного судьей Вулси (в процессе «Джеймс Джойс против Америки»), в предисловии к изданию «Улисса» в бумажном переплете восхищается смертоносным ударом, нанесенным в 1933 году (году канувших в Лету чудес) цензуре. «В литературе, – констатирует он, – отпала необходимость в лицемерии и экивоках. Писателям уже нет нужды прибегать к эвфемизмам. Ныне им открыта возможность без оглядки на закон описывать самые низменные отправления человеческого организма». Это то, что в точности сотворил юный Изидор. Пощады он не просил – но и сам не щадил никого. Предшественником его был Джонатан Свифт, а главным душеприказчиком маркиз де Сад, проведший бóльшую часть жизни в тюрьме. Изидор избежал этой участи просто потому, что умер молодым. В свое время он явился для Андре Бретона и его единомышленников тем, чем был для Клоделя и целой плеяды его безымянных последователей Рембо.

Бодлер был дождем из лягушек, Рембо – ослепительной новой звездой на горизонте (она сияет и доселе), а Лотреамон – черным посланцем вечности, возвестившим смерть иллюзии и последующий ужас бессильной ярости. Засияй на горизонте всего девятнадцатого столетия лишь эти три осененных злом светила, и тогда этот век явился бы одним из самых лучезарных в литературе всех времен. А ведь рядом с ними были и другие: Блейк, Ницше, Уитмен, Кьеркегор, Достоевский, если назвать лишь немногих. Посреди этого поразительного столетия обозначилась линия пограничья, возврата к которому уже не будет. В этот путч оказались вовлечены едва ли не все нации Европы и даже Америка: то была эпоха великих гангстеров в любой из жизненных сфер, в любых царствиях, не исключая небесного.