– Бурбон! – уперев кулаки в бока, кричала Катя с озорным блеском в глазах.

– Вахлачка! – сдвигая брови, отвечал ей Коля с потаенной улыбкой.

– Охламон!

– Теха!

Обычно на этом уже никто не мог сдержать смеха, молодые хватались за руки и, стесняясь отцовских глаз, выскакивали в сени, где, конечно же, жарко и долго целовались.

Один знакомый пожилой кет называл такие воспоминания «кэнамей» – светлые острова. Правильно называл.

– Пойду! – минут через десять сообщил председатель, довольный произведенным совместным молчанием даже больше, чем иной плодотворной беседой.

Не успел Денисов кивнуть в ответ, как оба насторожились. По насыпной дороге со стороны полей медленно двигалась странная процессия. В туманной дымке, в умягчившихся и порозовевших закатных лучах она и вовсе казалась фантасмагорией: плыли вдоль села, будто бы и не касаясь земли, две кибитки и ярко-красный «Запорожец». Именно плыли, поскольку легкий и какой-то вьющийся ветерок с реки уносил все звуки в сторону, и не было слышно ни усталого стука копыт, ни скрипа больших колес, ни стрекота мотора.

– Цыгане, – задумчиво констатировал Семен Семенович.

– Едрить твою редиску, – грустно согласился Федор Кузьмич.

– Пойдешь?

– А смысл? – Участковый пожал плечами. – Они теперича все ученые. Я тебе наперед скажу, что у них на руках целая кипа документов, подтверждающих, что они не кочуют, а едут в гости к родственникам. В отпуск, например. Или на свадьбу.

– Ну какие у них тут родственники, а?

– У них везде родственники найдутся.

Председатель, сдвинув кепку на лоб, почесал в затылке.

– И ничего нельзя сделать?

Участковый подумал, пошевелил губами и вздохнул.

– Пока они не нарушают закон – ничего. Ежели табор встанет где-то поблизости, я, конечно, схожу, предупрежу, обозначу свое присутствие. Но сам знаешь, – неопределенно повращав ладонью, заключил он, – вряд ли они послушают.

– Ну-у, теперь держи курей! Как думаешь, скольких недосчитаемся?

– Да погоди ты, они ишшо не встали! Может, ишшо пронесет, дальше уедут.

Теперь, по мере приближения, стало слышно тарахтение «Запорожца» и перекрывающая этот звук пронзительная тоскливая песня.

– Пущай бы мимо, пущай бы дальше, – прошептал председатель, словно молясь. – Пойду предупрежу на всякий случай, кого встречу, чтобы ворота и двери запирали.

Денисов кивнул. Цыгане были здесь редкими гостями, предпочитая кочевать в краях более теплых и благодатных – от Черноземья до Кубани, от заливных лугов Поволжья до раздольных степей Украины и Молдавии. Однако время от времени и сюда докатывались колеса кибиток, везших на продажу диковинные украшения, цветастые платки с бахромой, конскую упряжь, подковы и вилы. Еще вместе с ними являлись берущие за душу песни и зажигательные пляски, огни ночных костров у подножия холма за рекой, долгие рассказы о неведомых краях, пыль чужих дорог, бешеные скачки на лошадях и пахнущее дымом и степными ветрами ощущение безграничной свободы.

В здешних местах у цыган был известный интерес – рыба, копченная и вяленная по остяцким традициям, и, конечно же, пушнина. Интерес, само собой, опасный, поскольку шкурки и рыбу можно было купить или выменять только у браконьеров, а перевозка незаконно добытых сибирских мехов и деликатесов – риск еще тот. Потому и не частили сюда цыгане. Впрочем, была и еще одна причина их редких наездов в таежные селения: людская память. Зачастую табор оставлял после себя столько обид и обманов, столько не сбывшихся и при этом хорошо оплаченных предсказаний, столько обворованных домов и разрушенных семей, что требовалось значительное время, прежде чем воспоминания поблекнут.

Пожилой милиционер, проводив взглядом заспешившего председателя, вновь насторожился: в одной из кибиток распознавалось средоточие Силы. Колдунья. Как минимум третьего ранга. Скорее, Светлая, но исконная цыганская магия настолько своеобразна, что понятия Тьмы и Света в ней могут иметь вовсе не те значения, к которым привычны нынешние цивилизованные Иные. Колдунья также почувствовала Денисова и… поздоровалась, что ли? Будто ладошкой взмахнула, как приветствуют давнего знакомого – не слишком близкого, но и не совсем уж безразличного. Интересно.

Возможно, Светлый маг и вспомнил бы, где и когда пересекался с той, что путешествовала с цыганами, но внезапно оказался потрясен другой гостьей – с дальнего конца села, со стороны Подкатной горки, с чемоданчиком в руке по Светлому Клину шла Катерина.

* * *

Лиля, чей сон был прерван внезапным вниманием со стороны смутно знакомого мага, потянулась, оправила индыраку[15]и поползла к сидящему на вожжах Егору. Дно брички было завалено тюками, ползти было мягко и неудобно, к тому же захныкал кто-то из потревоженных детей.

– Тшшшш, тшшшш, тшшшш… – совершенно неосознанно, автоматически, баюкающим шепотом прошелестела Лиля и высунулась наружу. – Стой, рома[16]!

Егор натянул вожжи, бричка качнулась и остановилась. Девушка выбралась из мешанины тюков, спрыгнула на дорогу, огляделась и, заведя руки за голову, с наслаждением потянулась еще раз. На лице появилась улыбка, зазвенели мериклэ[17].

– Что? – грубовато осведомился возничий, уставший и отнюдь не разделявший радости молодой цыганки.

– Рисиям кхэрэ[18], – серьезно ответила она.

Бричку обогнал «Запорожец», затормозил рядом, с пассажирского места спросили:

– Здесь?

– Нет, чуть дальше. Видишь горку? Поднимемся, спустимся, по ту сторону еще одна деревенька будет.

– А эта деревня чем плоха?

– Там хороший мост, переедем на другой берег, потом разберемся.

– Темнеет! – озабоченно констатировали из машины.

– Аи, чячё[19]. Ничего, успеем.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Не-а! – легкомысленно ответила цыганка и засмеялась. – Постой-ка…

Улыбка сама собой угасла. Лиля еще раз огляделась, потом прикрыла глаза и будто бы вдохнула полной грудью. На лбу образовалась тревожная складка.

– Егор! – окликнула она возничего. – Отвяжи-ка верхового.

– Ты куда собралась, женщина?

– Не я. Но кое-кто соберется скоро. Надо помочь.

– Ты хочешь оставить здесь коня?!