Он не мигая, напряженно смотрел на меня своими черными, как ночь, глазами до тех пор, пока не услышал от меня:

– Да! Да, я обещаю!

Его лицо сразу успокоилось, и он сказал с поклоном:

– Очень признателен. А теперь вам пора идти, я должен многое подготовить к завтрашней встрече.

– Мы с вами прощаемся, да? Завтра на это у нас уже не останется времени.

– Да, мы прощаемся. Как минимум до того дня, когда вы вернетесь на мою родину. Там я обязательно найду вас, и мы увидимся вновь.

Он кивнул Кимошири, давая ему знак проводить меня до двери. В моей голове крутилось столько вопросов, меня так переполняли чувства, что я не знала, с чего начать. На пороге я обернулась, увидела освещенную неярким светом худенькую фигуру Ови Бубу и вдруг до слез поняла, как сильно мне будет не хватать его. Сколько бы странностей ни произошло между нами в последние недели, я поверила в него. Теперь уже раз и навсегда.

С утра пятницы в музее начался аврал. Папа гонял нас всех то туда, то сюда, то одно сделать, то другое – в такой запарке некогда было даже присесть чашку чая выпить.

И весь этот долгий день я прожила с ощущением, что хожу босиком по раскаленным углям. И дело тут, конечно, не в том, что меня захватила горячка последних приготовлений к большому событию, а в том, что каждая минута приближала лично меня к очень важной и опасной встрече с Сопкоутом.

Папа на всех покрикивал, мама всех успокаивала, Вимс важничал, Фагенбуш потихоньку отлынивал от работы, а Стилтона постоянно дергало и корежило. Трижды за это утро я пыталась переговорить с ним с глазу на глаз, и трижды он уклонялся от этого разговора.

Генри вся эта возня довольно быстро надоела, он ушел в гостиную и засел там с книжкой. Нервничала даже Исида – когда я попыталась приласкать ее, она оттолкнула меня лапой, раздраженно мяукнула и убежала.

Послонявшись еще немного без дела, я решила отправиться в библиотеку и заняться исследованием наложенного на статую Сехмет проклятия. Заодно я хотела посмотреть, не встретится ли где-нибудь в книгах упоминания о храме, посвященном Тутмосу III. Узнать что-либо о проклятии статуи или храме фараона мне не удалось, однако я благополучно отсиделась в стороне от общей суматохи до того момента, когда настало время переодеваться к торжественному открытию выставки.

Без десяти минут четыре папа отправил нас с Генри переодеваться в праздничные наряды. Сам папа уже успел сменить свой повседневный пиджак на щегольской фрак.

– Очень прошу вас обоих: не болтайтесь у гостей под ногами, – сказал папа и, многозначительно глядя на меня, добавил: – И ради всего святого, не устраивайте сцен.

Ровно в четыре часа, секунда в секунду, приглашенный на торжество струнный квартет взял первую ноту – по всему музею разнесся долгий вибрирующий звук. Представление началось.

Понимая друг друга без слов, мы с Генри дружно двинулись на балкон второго этажа и заняли там отличную наблюдательную позицию на полу.

Викери Вимс стоял у входной двери (этот идиот так и не снял свои нелепые гамаши!) и проверял у приходящих гостей приглашения. Сейчас он сильно напоминал мне того мерзкого библиотекаря из Британского музея, черт бы побрал их обоих!

Его лицо было выскоблено бритвой до блеска, а волосы напомажены и приглажены так, что казалось, будто голову Вимса намазали слоем гуталина. Разве что уши у него остались прежними – большими, оттопыренными, словно специально сделанными, чтобы подслушивать чужие разговоры.

Трудно быть модником с такими ушами.

Одними из первых прибыли члены Попечительского совета нашего музея – все, как один, при параде, во фраках и полосатых брюках. Буквально вслед за ними прикатила бабушка и первым делом спросила, где я.

Генри хмыкнул, я пихнула его локтем под ребра, встала на ноги, отряхнула платье и пошла на бабушкин зов.

По дороге мне посчастливилось избежать столкновения со слугой, разносившим гостям шампанское на подносе, но в самом конце я едва не наступила на бабушкину шелковую туфлю. Я приготовилась к тому, что бабушка сейчас начнет отчитывать меня за туфлю или что-нибудь еще, но она просто сказала:

– А, вот ты где. Куда спряталась?

– Мы с Генри решили держаться подальше, чтобы никому не попадаться на глаза, – пояснила я. – Надеюсь, сегодня мы никому не испортим настроение.

Бабушка пристально взглянула на меня – наверное, заподозрила, что это не моя очередная дерзкая выходка. Убедившись в том, что это не так, она удовлетворенно кивнула головой.

– Отлично. Мне очень приятно, что ты начинаешь проявлять благоразумие. В отличие от своих родителей.

Мне стоило огромного труда не ответить бабушке достойным образом на эту «любезность», и я, боясь, что передумаю и все же не сдержусь, поспешила вернуться наверх, на наш с Генри наблюдательный пункт. Генри появился там почти одновременно со мной, неся в руках целую стопку бутербродов. А затем – вот чудеса-то! – предложил мне угощаться.

– Спасибо, – сказала я, и хотя есть мне совершенно не хотелось (все внутри моего живота сжалось и похолодело от тревожного ожидания), взяла пару. «Между прочим, впереди меня может ожидать долгая непредсказуемая ночь, так что лучше на всякий случай подкрепиться», – подумала я, принимаясь за первый бутерброд. Даже заключенным-смертникам устраивают последний ужин перед казнью. Я тоже могу оказаться в их числе, хотя не уверена, можно ли считать последним ужином два жалких бутерброда.

А вот вторым бутербродом я едва не подавилась, когда увидела входящего в наш музей Вигмера. Он возглавлял Общество Антикваров, поэтому не было ничего удивительного, что он пришел на выставку, и тем не менее я почувствовала себя так, словно мое сердце придавило камнем. Я была очень рада тому, что Вигмер не видит меня, у меня сейчас не хватило бы, наверное, сил оказаться с ним лицом к лицу. И я неожиданно решила, что будет лучше, если я пораньше уйду из музея.

Собственно говоря, здесь мне оставалось сделать всего одну, самую последнюю, вещь. Я подвинулась поближе к Генри.

– Что на этот раз? – спросил он, шире раскрывая глаза.

Тут я рассказала ему о своих планах. Ничего не утаила. Это я сделала по ряду причин.

Прежде всего, я очень хотела восстановить былое доверие между мной и братом. Во-вторых, после того, как Генри испытал на себе действие черной египетской магии, не было смысла скрывать от него что-либо. Тем более, как сказал Ови Бубу, знать полуправду слишком опасно. А в конце я сказала:

– Думаю, тебе лучше не ходить со мной, Генри. Мне будет спокойнее, если у меня в тылу останется надежный человек, который сможет рассказать другим о том, что случилось, если… – я сглотнула. – Если что-то пойдет не так.

Сначала Генри выглядел спокойным, потом смущенным, потом он опустил взгляд на свои невозможно блестящие ботинки, которыми шаркал сейчас по полу, и промямлил: