Брак Бони – кстати, единственный – длился три года. Ева пережила Амиру всего на несколько месяцев и умерла во время родов. Бони остался с дочерью на руках, с Клэр.

Страйд и Серена ждали в вестибюле не менее десяти минут. Наконец двери растворились – настолько внезапно, что детективы вздрогнули. Перед ними возникла миловидная молодая женщина лет двадцати пяти, в безукоризненном деловом костюме, с аккуратно уложенными и заколотыми шпильками темными волосами.

– Детектив Диал, детектив Страйд, добрый день, – поприветствовала она их. – Прошу вас, входите. Извините, что заставили вас ждать.

Она проводила их в комнату, громадную, очень длинную, как футбольное поле. Почти всю северную сторону комнаты занимало высокое, от потолка до пола, окно, из которого был не только прекрасно виден Стрип, но и горы к востоку и западу от Лас-Вегаса.

– Мистер Фиссо присоединится к вам через минуту, – сообщила она. – Завтрак подан. Пожалуйста, садитесь.

Дама оставила их одних, исчезнув за дверью в обитой кожей стене. Страйд оглядел накрытый стол и почувствовал голод. Расставленных на нем блюд хватило бы, чтобы накормить человек двадцать. Страйд взял тарелку, положил на нее булочку, залил ее сливками с сыром, прикрыл сверху куском розовой копченой лососины. Затем налил два бокала апельсинового сока: один для себя, второй – для Серены.

В комнате ощущалась атмосфера Дикого Запада, усиленная картинами Ремингтона и других мастеров ковбойской школы рисования. Стояла у стены и скульптура, тоже ковбойского мотива, изображавшая всадника на вздыбленной лошади, участника родео. Страйд часто пытался представить себе Бони, уроженца Манхэттена, в ковбойской шляпе, и уже собирался пошутить по этому поводу, но, к его счастью, вовремя осекся, заметив краем глаза Бони Фиссо, бесшумно вошедшего в комнату.

– Все мужчины в душе немного ковбои, детектив, – заметил он, словно прочитав мысли Страйда. – Вы слышали что-нибудь о спагетти по-западному? Если нет, то посмотрите. Это я и есть. – Бони рассмеялся громким хрипловатым смехом, похожим скорее на рев, эхом прокатившимся по комнате.

Для своих восьмидесяти с лишним лет двигался он с удивительной быстротой и изяществом. Пожав детективам руки и лавируя между креслами, Бони Фиссо провел их к окну и произнес:

– Посмотрите на наш город. Прекраснейшее место на Земле. Вы слышали, что говорят неучи? Будто во всяком уважающем себя городе должна быть река. Да пошли они в задницу, умники недоделанные! По нашему городу катятся пыль и клочья кактусов, ползают гремучие змеи. Но река у нас тоже есть, да еще какая. Золотая. Неужели она хуже тех вонючих канав с тухлой рыбой, которыми кое-кто хвастает? Миссури, Гудзон – это помойки.

– Не тоскуете по былым дням? – спросил Страйд. – Многие уверены, что в шестидесятые годы Лас-Вегас был красивее и лучше.

– Да ну их к черту! – воскликнул Бони. – Разумеется, я хотел бы иметь хотя бы половину моей прежней силы и энергии. А кто этого не хочет? Я потерял очень много друзей. Но что делать? Все стареют. Как говорится, проходит время, ну и черт с ним. Для нас самое важное – красота нашего города. Который только молодеет. Что прошло – с плеч долой. Старое нужно сметать. С чем ты вырастаешь, то и есть волшебство. Детективы, уверяю вас: пройдет лет сорок, и все будут с тоской вспоминать счастливые двухтысячные годы. – Бони достал из буфета бутылку шампанского, налил себе бокал. – Да что ж вы стоите? Проходите, ешьте, ешьте. Простите, я, наверное, становлюсь похожим на свою бабку.

Страйд вынужден был признать, что на нудную ностальгирующую бабку Бони походил меньше всего. Он оказался очаровательным. Страйд не без труда заставил себя вспомнить, что разговаривает с человеком, который ради своих интересов прикажет убить кого угодно, да и сам не погнушается преступлением, глотку перережет – и глазом не моргнет. Перед его мысленным взором возникла фигура Уокера в инвалидной коляске, избитого до полусмерти подручными Бони; потом – труп Амиры с раздробленным черепом.

Бони внимательно изучал Страйда, поблескивая голубыми глазами, и тому показалось, что добродушный хозяин насквозь видит его и догадывается, о чем он думает.

«Подобное чувство испытывает наверняка любой, кто впервые входит сюда и сталкивается с ним лицом к лицу», – размышлял Страйд.

– Давайте наполним тарелки и сядем, – предложил Бони и подвинул к себе обтянутое красной кожей кресло.

Страйд заметил, что сиденье его ниже, чем у остальных, чтобы Бони мог поставить ноги на пол. Он был не выше ста семидесяти сантиметров. Само же кресло стояло на небольшом возвышении, словно трон на постаменте. Расположенные вдоль стены большие диваны казались перед ним маленькими кушеточками.

«Император. Осталось лишь протягивать вассалам для поцелуя пальцы, унизанные рубинами и бриллиантами».

Бони был в водолазке, блестящем блейзере и отутюженных брюках – все черного цвета. Черные ботинки мягкой кожи сверкали так, что в них можно было смотреться как в зеркало. Страйд, видевший десятки фотографий Бони, отметил, что выглядит он моложаво, нисколько не изменившись за последние десятилетия. Разве что на макушке, в некогда черных, а сейчас почти сплошь седых волосах, начала образовываться маленькая лысинка, а лоб покрылся темными пятнышками – свидетельствами плохой работы печени. Под глазами образовались небольшие мешки в форме полумесяца, щеки посерели, точно покрылись небритостью, но справиться с ней не смогло бы никакое лезвие. Несмотря на все признаки возраста, Бони был еще очень и очень крепок, глаза смотрели пронзительно и настороженно. Зубы свои, идеально белые и ровные, как у актера.

«Ему бы в „Челюстях“ играть», – мелькнула мысль у Страйда.

Разговор начала Серена:

– Мистер Фиссо!

– Пожалуйста, не нужно официальности! Зовите меня просто Бони. К тому же мне так приятнее. Не чувствуешь себя старым пнем.

Серена замялась. Ей было неловко называть одного из первых лиц города по имени.

– Меня зовут… – произнесла Серена, но Бони перебил ее:

– Представляться нет необходимости. Я вас очень хорошо знаю. Вы Серена Диал. Приехали к нам из Феникса, если мои информаторы ничего не напутали, – промолвил он легким, мягким тоном, но Страйд понял сразу: Бони известна мельчайшая деталь биографии Серены.

«Наверняка он знает о ней больше, чем я».

Бони продолжил, обратившись к Страйду:

– Вы Джонатан Страйд. У нас новичок. Из Миннесоты? Я слышал, там множество озер. В иной обстановке я бы обязательно поинтересовался, зачем вы к нам пожаловали, но, по-моему, с причиной тут все ясно. – Он игриво подмигнул Страйду, метнул быстрый взгляд в сторону Серены. Его поведение не оставляло сомнений в том, что он отлично осведомлен об их отношениях. – Я хотел бы поблагодарить вас, – он перевел взгляд на Серену, – за возможность поговорить с дочерью. Порой мы целый год не звоним друг другу. Я был рад услышать ее голос. Когда-то мечтал о том, как счастлива она будет тут. Намеревался доверить ей часть своей империи. Она бы справилась, в бизнесе дочь разбирается лучше мужчин. А интуицию такую я больше ни у кого не встречал. Но характер у Клэр несносный. Вся в мать. Я имею в виду Еву, мою покойную супругу. Умела делать две вещи: закатывать скандалы и тратить деньги. Деловая хватка Клэр досталась от меня. Ну а от кого же еще? Ева зарабатывать не умела. А у Клэр к бизнесу талант. Ее учить не нужно.