Джордж махнул рукой – извинения он принял, хотя и считал способ их выразить несколько странным. Но тратить время на пустые разговоры не хотелось: при малейшей возможности Байрон старался выйти на улицу из промозглого дома подышать свежим воздухом. Верхом удавалось ездить крайне редко. Разбитые дороги, размытые после дождя, становились опасными для передвижения верхом. Копыта лошадей скользили по грязному, мокрому месиву, разъезжаясь в разные стороны. Бедные животные трясли влажными гривами и возмущенно фыркали, норовя вот-вот поскользнуться.

Вечером спокойно поужинать опять не удалось. С улицы слышались выстрелы. Греки имели обыкновение стрелять в собственное удовольствие, выражая свое настроение нажатием на курок пистолета, но в тот вечер выстрелы звучали не переставая.

– Приготовьте оружие, Пьетро, – велел Байрон. – Там происходит что-то неладное.

Поднявшийся снизу сулиот доложил, что по всему городу идет стычка между горожанами и его земляками. О причинах он не догадывался, так как не посмел покинуть свой пост. Тито принес более подробные новости:

– К вам точно кто-нибудь заглянет за утешением, синьор! Не те, так другие. Вы у них тут за Господа Бога, – Тито быстро перекрестился. – Там, понимаете, сулиоты пришли в какой-то дом. Хозяин отсутствовал. Они взяли и расположились на проживание, ковры свои разложили, оружие. Хозяин вернулся и потребовал, чтобы сулиоты покинули дом. Синьор, да разве ж эти дикари подчинятся! – хмыкнул слуга. – Они давай ссориться. Бабы давай громко кричать. Вы знаете, как орут гречанки во все горло. Естественно, понабежали на подмогу и сулиоты, и месолонгиоты. Так все началось, синьор. Вроде их там пытаются угомонить, но я видел раненых, а может, и убили кого…

* * *

Туман не помешал разглядеть корабли. Девятнадцатого января в предрассветной дымке ушли, исчезая на глазах, греческие суда. А на горизонте у входа в пролив маячили турки. Байрон кутался в плащ и печально смотрел на море. В последние дни ему совсем не удавалось согреться. Дрожь пробегала по всему телу; тонкие перчатки, с которыми он не расставался даже в доме, не помогали рукам стать теплее. Дождь прекратился на время, но в воздухе повисли невидимые капельки, как будто в турецкой бане, только нестерпимо холодной…

– Они испугались и ушли, – прокомментировал увиденное Джордж. – Нам не удалось удержать корабли возле города. Как сюда прибудет Перри и деньги из Закинфа, если тут опять намертво встанут турки? Без Перри артиллерия не сможет функционировать. Пороха здесь нет, а инженер обещал помочь. Что-то он долго едет, – Байрон вздрогнул.

– Вы замерзли, сэр. Пойдемте домой, – предложил Пьетро. Сам он, как ни странно, от холода не страдал, видимо, привыкнув к похожей погоде зимой на севере Италии.

Казалось, Байрон его не слышит.

– Надежды на успех тают на глазах, Пьетро, прямо как эти корабли-призраки. Только мы их собрали здесь, а они уже вновь уходят, откуда пришли. Вот оно, доказательство моей правоты – грекам нужна регулярная армия, против чего так активно выступает Стенхоуп. Нет, Пьетро, пока стоит зима и отсутствует возможность предпринимать активные боевые действия, следует установить жесткую дисциплину, не давать солдатам бездельничать. Пусть их муштруют немцы, которые в этом столь хороши. Я никогда, поверьте, не был сторонником солдата, бездумно марширующего на плацу. Однако сейчас не время позволять грекам творить, что им вздумается. Они не способны отдыхать умеренно. О, нет! – Байрон закашлялся, но продолжал говорить: – Конечно, такой нации, как греческая, нельзя навязать систему регулярной армии. Но и нерегулярная, а точнее, разрозненные группы, существующие сами по себе, недейственна. Тут хорошо применить обе силы во благо освобождения страны… Когда будет получен заем из Англии, все средства надо будет бросить на организацию регулярной армии и устранение раздоров внутри нерегулярных отрядов. В этом году они еще будут защищаться. В следующем надо нападать!

Через два дня Месолонгион вновь оказался в блокаде: десять турецких кораблей вошли в пролив и встали напротив города. У Стенхоупа собрались все, кто хотел обсудить возможности отпугнуть османов и заставить уйти.

– Считайте, что пушек у нас нет! – провозгласил Стенхоуп. – Нет и моряков, которые могли бы выйти на канонерских лодках навстречу врагу. Господин Перри до сих пор не прибыл, и возможности использовать даже те орудия, которые мы имеем, отсутствуют.

– По той же причине мы не можем использовать брандеры, – встрял немецкий офицер. – У нас нет необходимых материалов.

– К тому же турки уже поняли, что это за штука, – послышался голос еще одного филэллина.

Вдруг всех осенило: следует попробовать атаковать ночью. По крайней мере, повредить снасти и отправить корабли дрейфовать на скалы и отмель. Никто не отказался участвовать в авантюре.

– Я сам возглавлю атаку, – провозгласил Байрон. – Прекрасная мысль! Мы застанем османов врасплох и нанесем неожиданный, а потому разрушительный удар! – его глаза блестели от возбуждения, но после первых выкриков, поддержавших порыв Джорджа, пыл у многих поутих.

– Вам нельзя не только возглавлять атаку, но и вообще участвовать в ней, – первым очнулся Стенхоуп. – Вы, Байрон, надежда Греции. Подставлять вас под удар было бы преступлением не только перед этой страной, но и перед всей Европой.

Уговорить Байрона отказаться оказалось делом непростым. Он упорствовал, полный решимости посмотреть смертельной опасности в лицо. И только Пьетро удалось высказать довод, окончательно сломивший сопротивление Джорджа:

– Без вас, сэр, тут не смогут. Вы даете собственные деньги, а кто кроме вас пойдет на такой шаг? Кто продаст имения, пожертвует собственным благополучием ради Греции? Да и заем во многом зависит от вас – греческий комитет прислушивается к вашему мнению. А потом вопрос распределения денег… – Пьетро замолчал. Его настораживало состояние старшего товарища. В последнее время Байрон был слишком возбужден, много и порой бессвязно говорил, но врачей вызывать категорически отказывался, утверждая, что прекрасно себя чувствует.

Байрон сдался. У него не осталось ни сил, ни воли сопротивляться. Он был расстроен, однако слова Пьетро имели смысл – Греция без него не справится…

* * *

– Вот этого вы ожидаете от меня в последнюю очередь! – на первом этаже появился Байрон, в длинном халате поверх белоснежной рубашки и узких черных брюк.

– С днем рождения!!! – послышались крики тех, кто успел усесться на подушках или пристроился у стенки.

– Спасибо, друзья мои! Послушайте! – Джордж вынул из широкого кармана халата листки. – Назвал я стихотворение незамысловато: «В день, когда мне исполнилось тридцать шесть». – Все замолчали, приготовившись слушать. Как-то позабылось, кто стоит перед ними – не воин, не офицер, но поэт, чьими поэмами зачитывались Европа и Америка…

В комнате установилась тишина. Страшная неотвратимость грядущего вдруг обрушилась на души людей. Стихотворение неожиданно показало: пути назад нет. Погибель, смерть – вот что ожидало впереди. Ни улыбки, ни слов признательности, ничего не прозвучало тогда, и молча сложив листки, Джордж тихо вышел из комнаты. И только Пьетро решился нарушить молчание.