Старик, оставшись один, не замедляет шага. Споткнулся, упал на четвереньки, но сразу выпрямился и перешел на странный, семенящий бег. Я вижу, что он движется к самому большому из валунов и тоже несусь туда.

– Этот? Этот?

Иван Иванович опускается на колени, проводит ладонью по серому боку камня. Я делаю то же самое. Действительно, освещенная закатным солнцем поверхность удивительно гладка – вероятно, в какие-то давние времена ее отполировало потоком.

– Какая сильная масть, – шепчет Иван Иванович, – какая сильная!

Меня всю трясет.

– У золота? Оно здесь? Вы его чувствуете?

– Нет, золота я не чувствую, его масть гораздо слабее.

– О чем же вы тогда говорите! Нам нужно золото! Где был тайник?

Как же меня бесит его идиотски-блаженная улыбка, это сонное выражение лица!

– Что? А, тайник. Понадобится кирка и лопата. Подождем, пока подойдет Бао.

Нет, ждать я не могу. Я мчусь назад, навстречу мулам. Вынимаю из тюка инструменты, снова бегу к валунам.

– Сначала нужно снять вот эти плиты.

Он показывает на плоские камни, сваленные у подножия «буйвола». Я смотрю на них с сомнением: кажется, одной мне не справиться, придется все-таки ждать Бао.

Но Иван Иванович наклоняется, легко берет верхний камень и снимает его – оказывается, это узкая плита. Вторую мы убираем вместе, за ней третью, четвертую, пятую.

В толще базальта зияет щель.

– Хорошее место, – говорит старик, ощупывая ее края. – Там внизу галька, и во время сильного дождя или таяния снегов вода не застаивается, уходит под землю. Он не мог испортиться.

– Золото не боится воды, – говорю я удивленно.

Я уже вижу сквозь зазор: в яме что-то лежит, но щель слишком узка.

– Теперь нужно упереться киркой вот сюда, а когда край отодвинется, подпереть его лопатой.

Я так и делаю. Базальт подается – он не монолитен, как мне показалось вначале. Теперь я вижу, что когда-то Иван Иванович вполне мог управляться с этим природным кладохранилищем в одиночку.

– Как вы нашли это место? – спрашиваю я сиплым от натуги голосом.

– Искал и нашел, – отрывисто говорит Иван Иванович. – Ну, что ты там видишь?

– Мешки из плетеной коры. Они как-то странно блестят, – докладываю я, заглядывая в каменистую яму.

– Я хорошо смазал их жиром тигра. Не знаю, помогает ли он обрести храбрость, но от прения и плесени это средство очень хорошее и к тому же долговечное. А сколько там мешков?

– Кажется, три. Сейчас погляжу вблизи. – Я спрыгиваю вниз. – Нет, четыре.

– Ну, значит, всё на месте.

Дрожащими руками я пробую развязать кожаные ремешки, но они слиплись. Достаю нож, взрезаю лоснящийся бок мешка. Острие с глухим стуком ударяется о металл, из прорехи высыпается несколько тускло-желтых комков со странно зазубренными краями. Я никогда не видела настоящих самородков, но сразу понимаю: это золото.

Хочу подвинуть мешок – еле получается. В нем веса столько же, сколько во мне. Если не больше.

Спасен! Спасен!

Я сажусь наземь, прижимаюсь лбом к бугристой поверхности мешка и плачу навзрыд.

– Золото странно действует на людей, я еще тогда это заметил. – Голос, звучащий над моей головой, раздумчив. – Одни начинают кричать и танцевать, другие плакать. Третьего не бывает.

– Я плачу не из-за золота. От облегчения.

Вытерев рукавом слезы, я начинаю ворочать мешки, пытаясь прикинуть, сколько всё это может стоить. На триста тысяч наберется?

Перед отъездом я успела собрать всю информацию о курсе золота и его разновидностях, даже выписала в блокнот цифры. Так, мне известно, что средняя цена за грамм самородного золота составляет около одного американского доллара, то есть чуть больше трех юаней. В принципе хватит ста килограммов, а здесь минимум в два раза больше, притом, насколько можно судить по содержимому первого мешка, самородки все нитевидные и очень крупные, а такие могут стоить в несколько раз дороже. Ценность определяется размером, формой и цветом: чем гуще оттенок желтого или оранжевого, тем дороже. Я взрезаю остальные кули. Перебираю колючие кусочки металла. Самый маленький с ноготь на моем большом пальце, а попадаются и величиной с кулак. На выкуп более чем достаточно!

Я снова реву.

– Помоги-ка мне спуститься…

Бережно придерживая, спускаю я своего спасителя в яму.

– Здесь золото, очень много золота, – всхлипывая, сообщаю я ему то, что он и без меня знает. – Вот, пощупайте!

Сую ему крупный самородок, но Иван Иванович отталкивает мою руку.

Он встает на четвереньки, с силой толкает один мешок, другой – те заваливаются, а старик пальцами разгребает гальку.

– Золото… Что золото, – бормочет он, – золота в земле много, а яншэнь один на тысячу ли…

Вдруг Иван Иванович вскрикивает – пронзительно. Я и не думала, что он способен издавать подобные звуки. В руках у него маленький кожаный мешочек.

– Что это? – спрашиваю я.

– То, за чем я сюда пришел сорок семь лет назад, и то, за чем я сюда пришел сейчас, я ведь тебе рассказывал. Мой яншэнь…

– Что?

– Это его я искал здесь, когда все искали золото.

Трясущимися пальцами он достает ладанку алого шелка, а оттуда какой-то корешок, сухой, сморщенный, покрытый седыми волосками.

– Я искал его в тайге несколько месяцев, постепенно сужал круги, следуя «обослуху», и, в конце концов, нашел, и отрезал ровно половину, а половину оставил в земле расти дальше, потому что выдергивать его весь было бы страшным злодеянием, а того, что я отрезал, мне вполне хватит и еще останется, даже если я проживу двести лет…

Он бережно сует свое непрезентабельное сокровище обратно в ладанку, вешает ее себе на шею.

Мне, конечно, любопытно, но я оставляю расспросы на потом. «Золото! Чудесное, славное золото! Ты спасешь нас с Давидом!», – шепчу я умильно.

Не думаю, чтоб Иван Иванович объяснил мне про «мужской корень» за один раз и уж во всяком случае не там, в яме, когда я была сама не своя от счастья, да и он тоже пребывал в слишком сильном возбуждении.

Он начал свой рассказ вечером, когда мы сидели у костра, а потом что-то дополнял и пояснял уже на обратном пути в Якеши. Постепенно фрагменты сложились в ту историю, которую я запомнила.

Еще в первой молодости, «живя в уединении и учась быть собой», бывший мятежник по имени Ван Ин узнал о том, что где-то в далеких северных лесах, к югу от великой реки Черного Дракона растет корень, обладающий мощным «Жизнесветом». Поведал об этом юному слепцу некто, про кого Иван Иванович сказал: «Один мудрый человек, которого мне повезло встретить на своем пути – как тебе повезло встретить меня, а кому-то через много лет, может быть, посчастливится встретить тебя, если ты, конечно, вырастешь из маленькой тигрицы в большую». Его слова о моем везении прозвучали не похвальбой, а констатацией факта, и я с благодарностью кивнула. Кто был учителем Ивана Ивановича, я так и не узнала – не хватило времени расспросить. Мне, увы, не суждено узнать, от кого получил Иван Иванович свое знание, и, что куда горше, я лишена возможности передать эту эстафету дальше.