Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее совсем недавно еще одна группа воинов попыталась уйти пешком, но их загнали обратно в город наши разъяренные жертвы — задарцы.
— Не могу исполнить свой долг, мессир, — сказал я, когда меня в очередной раз призвали к ответу. — Ради вашего же блага и блага армии дайте мне другое поручение.
При том разговоре кроме маркиза присутствовал и мессир Дандоло, хотя эти двое вельмож, если быть до конца честным, недолюбливают друг друга и почти не разговаривают. Дандоло дошел до того, что поверил, будто его земляки-венецианцы покидают армию по наущению какого-то набожного сладкоречивого пилигрима, и он решил, что это, должно быть, я.
— Это вы поощряете их к уходу, — настаивал он.
Встревоженный и расстроенный, я сказал:
— Мессир, клянусь головой святого Иоанна, что не делаю ничего подобного. Я совершенно не способен на подстрекательство к дезертирству. Даже у этого лютниста было бы больше шансов на успех… — И тут я указал на человека с перевязанной рукой, который играл для Дандоло, ибо венецианец постоянно держит при себе музыкантов.
Лютнист изобразил крайнее удивление.
— С чего бы мне подстрекать кого-то к дезертирству, мессиры? — спросил он.
Это был один из тех редких случаев, когда человек, с которым я лично совершенно не знаком, посмел заговорить вслух в присутствии Бонифация, тем самым только укрепив мнение о себе как о полном идиоте.
— Из-за того, что Папа запретил поход? — хитро добавил лютнист.
Разумеется, по моей реакции было ясно, что слышу об этом в первый раз.
— Что это значит, мессир? — потрясенно спросил я.
Дандоло к тому времени либо догадался, что Папа воспротивился походу, либо ему было все равно. Мессир Бонифаций метал сердитые взгляды на туповатого музыканта, который на секунду расстроился, словно наказанный ребенок, не понимающий, что же плохого он натворил. Но маркиз тут же обрушил весь свой темперамент на меня.
— Действительно, поначалу Иннокентий не одобрил это решение, — заявил он.
— Значит, мы не должны так поступать! — твердо ответил я и начал мысленно извиняться перед одним своим другом.
Мессир Бонифаций, однако, остался спокоен и продолжал:
— Я отписал его святейшеству, сын мой, объяснил, какую выгоду получит церковь, и он передумал. Сейчас он поддерживает отклонение от маршрута. — Маркиз покосился в сторону музыканта. — Это произошло в отсутствие нашего маленького лютниста.
Естественно, мне всем сердцем захотелось поверить его словам.
— Рад это слышать. Позволено ли мне будет взглянуть на его письмо? — сказал я.
— Оно у епископа Суассонского, — ответил Бонифаций. — Полагаю, он уже отослал его в Суассон, на хранение.
Усомнившись в его честности, я сказал:
— Выходит, мне следует полагаться только на ваше слово.
— Разве есть причина, по которой моего слова недостаточно? — спросил мессир Бонифаций.
Я запнулся, ибо не хотел произносить резкости моему покровителю и родственнику в присутствии кого-либо из Венеции. Но мессир требовал ответа, и я неуверенно сказал:
— Один раз вы уже нарушили свое слово, мессир.
— Грегор, — с укором обратился ко мне мессир Бонифаций, сразу превратившись в строгого патриарха, — я его держу на протяжении всей зимы. Каждый день в моей власти схватить твою подругу. Тысячи воинов знают, где она находится и чего она стоит. Каждый день я забочусь о том, чтобы она оставалась на свободе. Моему слову можно верить.
Несколько дней назад, ночью, в дождь, пятьсот воинов со своими слугами погрузились на маленький грузовой корабль и под покровом темноты попытались удрать. Едва выйдя из бухты, корабль налетел на подводные скалы и пошел ко дну; все люди утонули. Мы три дня копали могилы и поминали погибших.
В конце концов дезертирство прекратилось.
В начале апреля, когда солнце светило гораздо жарче, чем обычно ранней весной, мою проклятую шину наконец сняли, а воины начали собирать скарб и грузить его на корабли. Людей к этому времени поуменьшилось, да и кораблей тоже, так как дезертиры на них уходили в море. Первоначально по просьбе Бонифация день отплытия назначили на седьмое, но потом пришлось перенести дату из-за того, что седьмое выпадало на понедельник, а всем известно, что первый понедельник апреля — это день, когда Каин убил Авеля. Он совершенно не подходит для начала морского путешествия. (Мне всегда было в диковину, как это кому-то вообще удается совершить морской переход.)
Когда на борт «Венеры» позвали женщин, я пошел с ними. Но прежде мы трое вместе с Ричардусами полдня готовили дом к возвращению полноправных хозяев. В то время как остальные воины тщательно обыскивали свои зимние жилища, чтобы напоследок еще раз поживиться, Ричардусы вычистили конюшню и застелили ее свежей соломой для будущего возвращения упрямого египетского осла. Мы с Джамилей засеяли огород семенами, заложенными на хранение еще с прошлого осеннего урожая, и я посадил теплолюбивые растения, пока женщины делали уборку и наводили порядок. Мы оставили набор шахмат, вырезанный Ричардусами за длинные зимние вечера, и немного деньжат, что я заработал, играя для Дандоло (Бонифаций не любил расплачиваться звонкой монетой). Еще мы оставили три накидки, аккуратно развесив их на колышках, но забрали с собой лютню — подарок хозяев Джамиле.
Когда в конце концов мы втроем заперли за собой ворота, то за ними остался самый ухоженный и оснащенный дом во всем Задаре. Мы сияли от удовольствия, представляя, как египтяне, пережившие невзгоды, наконец вернутся в родное гнездо. Я повесил за спину чехол с лютней, взял под руки двух красавиц и повел их по улице.
Джамиля не покидала дома с того дня, как мы переселились в него в прошлом ноябре. Она занервничала, подходя к ближайшей открытой площади, поэтому Лилиана стянула с себя покрывало и набросила ей на голову. Мы стали так, что Джамиля оказалась между нами, где она чувствовала себя более защищенной, и были ее поводырями, так как теперь она ничего не видела. Чтобы отвлечь Джамилю, а заодно и себя от того, что ее тело то и дело ударялось о мое, я прикинулся дурачком и специально вел всю компанию на стены, через лужи, кругами, пока обе мои спутницы не начали хохотать. Их смех был для меня лучшей наградой: Лилиана впервые смеялась так свободно, а Джамиля раньше почти не смеялась. Задохнувшись от веселья, мы добрались до бухты, где принялись ждать, пока нас не доставят на весельной лодке к «Венере». Надеялись, что через несколько часов уже будем в открытом море.
Но время шло, а мы не двигались с места. Со стороны города начали подниматься десятки черных столбов дыма. Джамиля показала на военные галеры: огромные катапульты, которым один раз не удалось разбить городские стены, были вновь установлены в гавани по приказу венецианцев. На этот раз никакого сопротивления со стороны крепостных стен не будет, и они падут точно так же, как дома за этими стенами разрушатся от пламени.
