Она толкнула дверь и вошла в парикмахерскую. Все четыре кресла были заняты. Магги Фален приветливо кивнула ей — придется немного подождать, две-три минуты, не больше. Розмари нашла свободные плечики, повесила пальто и шляпу и тяжело опустилась на хлипкое креслице из тонких стальных трубочек. В салоне было тепло. На столике рядом валялся номер дамского журнала с портретом принцессы Виктории. Виктория широко улыбалась, демонстрируя чуть не все тридцать два роскошных зуба и выглядела не особенно умно. Так, во всяком случае, решила Розмари Вундерлих Германссон, и тут же пожалела кронпринцессу: а может, она и в самом деле глуповата, бедная девочка?

— Как у тебя дела, Розмари? — спросила Магги, когда наконец дошла ее очередь усесться в парикмахерское кресло. Розмари разглядывала свое большое, гладкое лицо в немилосердном парикмахерском зеркале. — Как это все ужасно, не правда ли? Есть какие-нибудь новости?

Эти два вопроса и сочувственный к ним комментарий вызвали у Розмари острое желание вскочить с кресла, одеться и опять выбежать в декабрьскую стужу. Извиниться, что ли, что семья Германссон причиняет городу столько беспокойства — то одно, то другое, то безобразное шоу, то исчезновения… я понимаю, что мы никому не даем покоя… она уже готова была все это выпалить, но Магги ее опередила — она просто не могла остановиться. Профессиональная болтливость. Магги говорила обо всем, что происходит — в парикмахерской, в Чимлинге, во всем мире, сейчас или в будущем — неважно. Иногда даже о событиях на том свете, если клиент предпочитал эту тематику.

— Боже мой, Розмари, кто тебя стриг в прошлый раз? — Розмари увидела в зеркале, как у Магги глаза сделались страшными.

— По-моему, эта новая девочка, — попыталась вспомнить Розмари. — Она замещала кого-то… кто-то заболел, что ли…

— Альмгрен, — отрезала Магги с негодованием. — Джейн Альмгрен. Кто бы знал, что она тут успела натворить! Хорошо, что она у нас не задержалась. Я все равно бы от нее избавилась, даже если бы Катрин не вышла на работу.

— Может быть… русая такая… даже темно-русая.

— Она! Кому и быть, как не ей! — Магги яростно стриганула ножницами по воздуху. — Утверждала, что кончила курсы, и все такое… а может быть, и кончила, кто ее знает, они теперь раздают дипломы кому угодно. А тут еще Катрин позвонила, у нее, видите ли, аппендицит, и что мне делать? Что делать бедной девушке из Худиксваля, когда до Рождества остается три недели?

Из Худиксваля? Она же здешняя, Магги, дочка сторожа Ундерстрёма… они жил там, за полотном…

— Это выражение такое, — Магги опередила ее недоуменный вопрос. — Бедная девушка из Худиксваля. Не знаю, откуда взялось… наверное, из самого Худика, откуда же еще? Эта девица пробыла у меня всего три дня, потом вышла Катрин — теперь с аппендицитами долго не держат, спасибо докторам. Ну нет, Розмари, ты получишь сотню скидки, пусть никто не говорит, что Магги наплевать на своих клиентов.

— Делай как хочешь, — тихо сказала Розмари. — Подровняй немного, и все…

— А она все равно живет здесь, в городе, — не унималась Магги и всадила расческу в седеющие локоны. — Раньше я ее никогда не видела, а на днях смотрю — покупает салаку у Гундера. Кошка у нее, что ли… А мне-то что — пусть заводит хоть тигра, только чтоб ноги ее у меня здесь не было.

— Я даже с ней о чем-то говорила… — сказала Розмари больше из вежливости. — Она мне показалась ничего, довольно приветливой… Боже, как я устала Магги… ничего, если я немного подремлю?

— Спи хоть до утра, мое сокровище, — засмеялась Магги. — Закрой только глаза, и я сразу заткнусь. Мой Арне считает, что я когда-нибудь сама себя заговорю до смерти… Голову будем мыть?

— Да, спасибо, — сонно прошептала Розмари. — Я думаю, это как раз то, что мне необходимо.

Подумать только — два человеческих тела умещаются в морозильнике!

Она ни за что бы в это не поверила. И даже еще место осталось — коробка с ягодами и пакет мороженого уместились на верхней полке.

Ну, один человек, но два?! Странно. Она перепробовала много профессий, но сейчас ей вспомнилось, как она замещала несколько недель учителя математики в старших классах. Наврала, что у нее полно университетских баллов, и никто не стал проверять — как обычно. Когда это было? Восемь — десять лет назад, в западном пригороде Стокгольма, в каком именно, она не помнила. Эксперимент не особенно удался — как-то после занятий математики собрались в учительской, чтобы разработать контрольные вопросы. Она помалкивала с умным видом, но чувствовала себя абсолютной дурой. Теперь она точно знала, какую задачу она предложила бы ученикам.

У вас есть два трупа. Вес — икс килограммов и игрек килограммов. У вас есть морозильник объемом в двести пятьдесят литров. На сколько частей вы должны разрубить трупы, чтобы они уместились в морозильнике?

Она подошла к кухонному окну и посмотрела на улицу. Серый, холодный январский вечер, люди, подняв воротники, торопливо выгуливают собак или бегут домой с пакетами «ICA». Но прохожих мало — те, кто поумней, сидят дома.

Она сделала тщательную уборку. Ни пылинки, ни соринки. Даже пол вымыла со стиральным порошком. Приняла душ, вымыла голову. Поговорила по телефону с матерью, рассказала ей все, что та хотела бы услышать.

Все замечательно. Баланс. Мировой баланс — вот что важно.

Мать опять в больнице, а она гуляет на свободе — больничный продлевают каждый месяц. Врачи все время меняются, и каждый новый врач предоставляет ей ровно месяц, обычный набор лекарств и беседу с психотерапевтом, каждый раз новым.

Такой порядок вполне ее устраивал. Никакого контроля. Много ей не надо — вполне хватает выплат страховой кассы. Безделье ее не мучит, потому что это не безделье. Это время размышлений и планов.

Может быть, нужен еще один? Если надо, можно заняться и Гермундом.

А если Махмут считает, что она уже достигла примирения и гармонии? Не так-то легко понять, он не всегда выражает свою мысль ясно и точно. На то он и Махмут.

Ну, с первым-то все ясно. Свинья. Она не сомневалась ни секунды. Какой может быть мировой баланс, пока такие, как он, ходят по земле?

А второй появился неожиданно и странно. Она и тогда представления не имела, какое именно зло он олицетворяет, и сейчас не имеет. Появился — и она вдруг обнаружила его в себе, словно ее ни с того ни с сего посадили на кол. Махмуту достаточно было только шепнуть ей в ухо: убей! — и она сразу поняла, как развязать этот узел.

Я хочу вернуть своих детей, вдруг взмолилась она.

Всему свое время, прошептал Махмут. Всему свое время. Придет время, и ты все вернешь. У меня большие надежды на тебя, Джейн, разве я тебя когда-нибудь разочаровывал?

— Нет, великий Махмут, нет, что ты, — прошептала она.

Ее внимание привлекло какое-то пятнышко на дубовой столешнице, и она начала тереть его пальцем, мягкими, методичными движениями. Нет, великий Махмут, ты меня никогда не разочаровывал, но в морозильнике уже нет места. Я должна думать практически, нельзя все время радоваться жизни. Я должна найти детей и Гермунда, они отняли у меня детей, Махмут. Они прячутся от меня, и я не знаю, где их искать.