Какое бы удовлетворение ни получал Катон от таких сообщений, он тем не менее держался настороже. Даже окруженный обломками своих политических неудач, Помпеи оставался внушительным соперником. Всем было очевидно, что если он хочет разобрать завал, искусно устроенный на его дороге Катоном и Крассом, то ему потребуется союзник в ранге консула — и не просто союзник, а тяжеловес, способный уложить наповал Катона. Однако единственный очевидный кандидат на эту роль весной 60 года пребывал далеко от родных краев, в Испании.

Цезарь, к удивлению большинства людей, с помощью своего обаяния делал большие успехи на посту наместника. Из вольно подпоясанного «денди» получился природный полководец. Стремительный поход в северную часть нынешней Португалии не только позволил ему расплатиться со многими долгами, но и заставил Сенат наградить его триумфом. Однако эти успехи бледнели рядом с известием о том затруднительном положении, в котором оказался Помпеи. Цезарь сразу понял, что подобный шанс может выпасть ему только раз в жизни. Тем не менее, чтобы воспользоваться им, ему пришлось поторопиться. Кандидаты в консулы должны были выставить свои кандидатуры в начале июня. Оставив свою провинцию до приезда преемника и путешествуя с обыкновенной для него головокружительной скоростью, Цезарь прибыл на Марсовы поля как раз вовремя. Там ему и пришлось остановиться — среди шума и пыли, поднятых стройкой Помпея. До празднования триумфа официально он считался находящимся при оружии, и потому въезд в Рим ему был запрещен. Едва остановившись в Вилла Публика, Цезарь спешно подал заявку на выдвижение собственной кандидатуры в консулы через уполномоченного — и Сенат, имевший в запасе еще один день, был готов без всяких колебаний предоставить ему это право.

Однако Катон был против. Зная, что голосование должно состояться до заката, он поднялся и произнес пространную речь, затянувшуюся до самой ночи. Разъяренному Цезарю пришлось выбирать между триумфом и консульством. Он, в сущности, не колебался. В отличие от Помпея он всегда и без всяких затруднений отличал суть власти от ее тени. Он вступил в Рим, начиная гонку, в которой обязан был победить.

Катон и его союзники также понимали это. В их сражении с Помпеем произошел внезапный и резкий перелом. Тот факт, что Цезарь мог полагаться не только на поддержку Помпея, но и на собственную огромную популярность, делал его вдвойне опасным. Не сумев заблокировать вступление в гонку своего старого соперника, Катон принялся спешно принимать меры по нейтрализации его будущей победы. Самым неотложным условием стали выборы надежного второго консула, на которого можно было бы положиться с точки зрения нейтрализации предложенных Цезарем мер. Деньги из неисчерпаемой казны Помпея и без того уже перетекали к электорату: было очевидно, что он готов потратить любые средства, чтобы купить оба консульства. Собственным кандидатом Катона являлся его зять, честный и трудолюбивый сенатор по имени Марк Бибул, неожиданно, к собственному восхищению оказавшийся в роли спасителя Республики. Его поддерживали своим весом все враги Помпея. С точки зрения Катона, ситуация казалась настолько серьезной, что он даже закрыл глаза на то, что Бибул, по примеру агентов Помпея, начал лично раздавать деньги на подкуп избирателей.

Деньги оказались потраченными не напрасно. На выборах Цезарь пришел первым с головокружительным преимуществом, однако Бибул выбрался на второе место. Пока все складывалось удачно для Катона — однако теперь, после того как он сумел оказать противодействие маневрам Помпея, ему приходилось блокировать и устремления Цезаря. Военное дарование новоизбранного консула было очевидным. И с точки зрения Катона, пускать такого охотника за славой в новую провинцию было немыслимо. Но как остановить его? Обыкновенно каждого консула после завершения срока пребывания в должности назначали наместником какой-либо провинции. Так почему же, вдруг взволновался Катон, в то время как вблизи собственного дома столько всяких непорядков, начиная с 59 года, консулов направляют к внешним границам империи? В конце концов, по прошествии более чем десяти лет после восстания Спартака Италия полна разбойников и беглых рабов. Почему же, всего на один год, не возложить на консулов задачу — их истребление? Сенат согласился. Предложение стало законом. И вместо провинции Цезарю предстояло заняться наведением полицейского порядка в овчарнях Италии.

При всей своей строгости Катон явно не был лишен чувства юмора. Конечно, это было опасно — делать такого человека, как Цезарь, предметом шутки, однако, поступая так, Катон, расставлял ловушку. Если Цезарь откажется признать решение Сената и изъявит намерение прибегнуть к силе, чтобы опротестовать его, он станет преступником, вторым Катилиной; заодно окажется запятнанным и имя Помпея, программа его также будет скомпрометирована. Катон всегда занимал позицию защитника конституции и старался представить своих врагов ее нарушителями. При всем своем бесстрашии и отваге насколько далеко рискнет зайти Цезарь? Любым бурным крайностям будет противостоять внушительная коалиция. Избранный в пару к Цезарю консул сулил своем «собрату» одни неприятности: жизнь Бибула прошла в тени его блестящего соперника, и он возненавидел Цезаря. В Сенате союзники Катона располагали надежным и сплоченным большинством. Можно было положиться и на Красса с его влиятельным блоком: если в мире римской политики и существовало некая константа, то согласно ей Красе должен был оказаться в оппозиции ко всему, что связано с Помпеем. При всей опасности предстоящей борьбы. Катон мог ощущать мрачную уверенность в победе. Так и должно было быть — ибо в качестве собственной ставки он избрал Республику и ее стабильность.

С самого начала судьбоносного года консульства Цезарю грозил кризис. Обстановка нервозности и недоверия царила в Сенате, собравшемся для того, чтобы в первый раз заслушать нового консула. Цезарь с великим изяществом старался очаровать аудиторию, однако Катон с привычным ожесточением отказывался поддаваться его чарам. Когда Цезарь предложил умеренный и рассудительно составленный билль, предусматривавший размещение ветеранов Помпея, Катон немедленно вскочил с места. Он говорил, говорил и говорил, следуя своей излюбленной тактике, пока Цезарь не пресек его речь коротким, обращенным к ликторам кивком. Когда Катона повели прочь, места сенаторов стали пустеть. Цезарь захотел узнать, почему сенаторы покидают заседание. «Потому что я предпочитаю находиться с Катоном в тюрьме, — огрызнулся один из них, — чем в Сенате вместе с тобой».[172]Цезарь, скрывая ярость, вынужден был отступить. Катона отпустили. Оба они сошлись лицом к лицу — и первым моргнул Цезарь.

Так, во всяком случае, казалось. На деле скоро выяснилось, что предпринятое Цезарем отступление оказалось тактическим. С пренебрежением оставив Дом Сената, он перенес свою кампанию по борьбе за земельный закон непосредственно на Форум. И Рим начал наполняться ветеранами Помпея. Эта скрытая угроза обескуражила врагов Цезаря. Бибул был настолько взволнован ситуацией, что совершил высшую из возможных ошибок: сказал своим избирателям, что их мнение его не волнует. Наблюдая за этим, Катон, должно быть, прикрыл лицо ладонями. Тем не менее он все еще полагал, что Цезарь блефует. Бесспорно, принятый народом закон обладал полной силой, однако идти против мнения, высказанного Сенатом, мог только откровенный бунтовщик. Если Цезарь решит настоять на своем, доверие коллег к нему будет разрушено, и карьера его завершится. Бесспорно, нормальный человек просто не мог иметь замыслов, способных закончиться подобным образом.