дивизии (бывшей 100-й). С пригорка на пригорок при лунном свете змеилась темная лента, двигавшаяся в полном безмолвии. Пригляделся. Вот молоденький боец ткнулся лбом в алюминиевый котелок шедшего впереди высоченного товарища. Протирая глаза, он почти беззвучно чертыхнулся. Оказалось, что боец спал на ходу, да и не только он один. Невольно подумалось, как тяжело нашим воинам. Весь день они находились где-то на лесной поляне, не разжигая костров, а ночью начался марш. Какой же заботы заслуживал личный состав, и наш Военный совет требовал от всех командиров и политработников постоянно держать в центре внимания вопросы снабжения и отдыха подчиненных.

Я поехал в голову колонны и нагнал также ехавшего верхом генерала И. Н. Руссиянова. Иван Никитич в белом полушубке с пушистым воротником и в такой же ушанке был трудноузнаваем. Ведь я видел его последний раз в боях под Минском, в прокопченной пороховым дымом, в жухлой от пыли и пота гимнастерке.

После взаимных теплых приветствий я предложил дать отдохнуть людям, сделать привал. Он посмотрел на часы и сказал:

— Да, время.

По* колонне шепотом передавали команду на привал. Люди ничком ложились на рыхлый снег и тут же засыпали…

Дружески беседовали мы с комдивом и комиссаром дивизии К. И. Филяшкиным. Пользуясь доверительными отношениями, сложившимися между нами, я спросил Руссиянова, для какой цели, по его мнению, предназначается сейчас дивизия.

— Ничего не ведаю, — отшутился комдив, — радуюсь лишь тому, что опять попал в 13-ю армию. Хотел у тебя, Семен Павлович, узнать, в какое пекло вы нас двинете.

Я дипломатично умолчал о том, что мы сами знаем об этом не больше, чем он. Из дальнейшей беседы с Иваном Никитичем убедился, что его дивизия является едва ли не лучшим соединением фронта. В состав 1-й гвардейской входило четыре полнокровных стрелковых полка (85, 331, 355 и 1098-й), в ней насчитывалось почти 9 тысяч человек, 37 минометов, 26 орудий, 12 станковых, 55 ручных пулеметов, она была усилена дивизионом гвардейских минометов («катюш»), пушечным артиллерийским полком и танковой ротой[88].

Отдохнули люди минут 10–15, и снова марш…

Вскоре же состоялось мое знакомство и с командиром 5-го кавалерийского корпуса генералом В. Д. Крюченкиным. Это соединение я выводил к селу Орехово. Василий Дмитриевич выглядел так, будто шла гражданская, а не Великая Отечественная война: лицо его было отмечено глубоким шрамом, как видно, от сабельного удара, на голове — лихо заломленная кубанка, на плечах косматая бурка, из-под которой выглядывал серебряный эфес казачьей шашки. Василий Дмитриевич родился в нищенской крестьянской семье близ Бугуруслана. В первую мировую войну сражался в гусарском полку, поэтому кавалерийская выправка у него была отменная. В гражданскую войну воевал в 1-й Конной армии. Это был одаренный военачальник — и не только кавалерийский. В дальнейшем он небезуспешно командовал общевойсковыми, а также танковой армиями.

Генерал Крюченкин уверенно выразил предположение, что его корпус предназначается для наступательной операции.

— Как же может быть иначе?! — сказал он. — В октябре — ноябре 1919 года я громил под Касторным деникинцев, а теперь на том же месте буду громить гитлеровцев!

И действительно, конники Крюченкина бились здесь умело, самоотверженно, и 5-й кавкорпус был преобразован в 3-й гвардейский.

Другие работники нашего штаба вывели на левый фланг армии также 32-ю кавалерийскую дивизию, 34-ю мотострелковую и 129-ю танковую бригады, 4-й гвардейский минометный и 642-й пушечный артиллерийский полки. Правда, большинство из этих соединений и частей были укомплектованы довольно скупо. Так, в 129-й танковой бригаде было всего 16 легких машин устаревших конструкций[89].

Сосредоточение резервов было в полном разгаре, когда Авксентия Михайловича 20 ноября вызвали в штаб фронта. Я тоже, участвовал в поездке. По прибытии в Воронеж мы надеялись встретиться с маршалом Тимошенко, но его на месте не оказалось, он находился под Ростовом, где шли ожесточенные бои за возвращение в наши руки жемчужины Дона, как несколько высокопарно выразился принявший нас без промедления начальник штаба Юго-Западного фронта П. И. Бодан. Это был сухощавый, собранный генерал. Правда, с его подтянутой фигурой и несколько хмурым лицом контрастировали по-детски любопытные голубые глаза. Он внимательно, не прерывая, выслушал Городнянского, сообщившего о ходе боевых действий и прибытии резервов, затем задал несколько уточняющих вопросов, а после этого сказал:

— Не исключено, что в ближайшее время будет нанесен мощный контрудар по врагу, рвущемуся к столице. Как подсказывает логика, главную роль в нем сыграют Западный и Калининский фронты, а на флангах им должны будут, надо полагать, содействовать Северо-Западный и наш, Юго-Западный, фронты[90].

— Сил у нас, — продолжал Павел Иванович, — мало, всего три армии: 3, 13 и 40-я. Судьба распорядилась так, что именно вашей многострадальной 13-й армии доведется, видимо, сыграть существенную роль в этом деле… Вы изучаете войска, прибывающие в район Касторного? Как будете использовать их, когда они перейдут в ваше подчинение и вы получите активную задачу?

Здесь Авксентий Михайлович допустил ошибку. Он ответил, что небольшую часть новых войск употребит для упрочения обороны под Ельцом, а остальные будет готовить к контрудару в тыл 34-му армейскому корпусу генерала Метца, наседающего сейчас на армию. Как оказалось, в последующем смысл этой неосторожно брошенной командармом фразы был доложен главкому. И Тимошенко[91], опасаясь, что с таким трудом сколачиваемая ударная группировка может оказаться раздерганной для внутренних нужд армии, принял не очень-то приятное для нас решение сохранить сосредоточиваемые в районе Касторное, Тербуны войска в своих руках.

Но тогда, при беседе в Воронеже, из слов Бодина явствовало, что касторненская группировка переходит в наше подчинение. Более того, Бодин передал распоряжение С. К. Тимошенко нашему штабу в срочном порядке разработать план наступательной операции. Он подчеркнул, что и правый фланг 13-й будет усилен.

— Севернее Ельца главком поможет вам создать еще одну ударную группировку. Обдумайте кандидатуру ее командующего, — закончил Павел Иванович вводную часть беседы. Затем он поднялся, дал знак следовать за ним и провел нас в кабинет главкома, где на одной из стен висела большая оперативная карта полосы действий войск всего Юго-Западного направления.

Обращаясь ко мне, Бодин попросил высказать мнение о наиболее эффективном использовании сосредоточиваемых на флангах армии войск. На карте четко была видна вмятина, образовавшаяся в линии нашего фронта между Ефремовом и Касторным. Центр ее приходился примерно на подступы к Ельцу. Напрашивался