Он не очень-то и прицеливался, это было бесполезно, потому что птеросы кружили уже везде, были повсюду, куда ни посмотри. Он чуть потряс мешок… И легкие маслянистые семена южного растения разлетелись… почти в нос и в легкие самому рыцарю.

И Сухром, вдохнув это остро пахнущее облачко, согнулся в приступе неудержимого кашля – горло у него тут же загорелось, будто в него залили расплавленный свинец, нос потек, глаза перестали что-либо видеть… Более неудачной попытки распылить эту специю трудно было представить.

А потом ему стало так худо, что его начало трясти, будто бы он был укушен самой отвратительной, самой ядовитой змеей на свете. Кажется, Датыр все же отволок его с носа на палубу и тут же сам взялся за мешок. Это было правильно, это было необходимо, только теперь, после глупой попытки рассыпать перец с носа, они сделали все правильно и высыпали содержимое мешка с кормы, чуть потеснив капитана, который, конечно, с рулей уйти не мог. Вот только Сухром этого уже не видел, он не мог этого видеть, потому что впал в полубессознательное состояние.

В себя сколько-нибудь он пришел только ночью, когда в снастях, удерживающих баллон над кораблем, мирно сверкали звезды. Оказывается, его оставили лежать на палубе, потому что в каютах маленького кораблика было, конечно, гораздо меньше воздуха, пригодного для дыхания. Над ним сидел его оруженосец, он был молчалив и спокоен, он ждал, что его господину пошлет судьба.

Почему-то Сухром сразу же понял, что Датыр готов ко всему. Умрет он, рыцарь Ордена, следовательно, избежать этого было невозможно, останется в живых – еще лучше, можно будет продолжить путешествие и выполнить распоряжения Госпожи, которые, разумеется, следовало исполнять до конца, чего бы это ни стоило.

Сначала рыцарь попросил пить. Тут же у его губ появилась плошка с водой, он глотнул, но вкус во рту у него стоял такой, что он скорчился, будто бы ему предложили не чистую воду, а все тот же перечный отвар. Как ни трудно ему было глотать, он все же выпил почти половину плошки, прежде чем кивнул, чтобы оруженосец отставил ее.

– Как я понимаю… птеросы убрались? – спросил он, с трудом шевеля губами и языком.

И закашлялся, потому что говорить было трудно, он слишком много вдохнул этой перцовой гадости в легкие, они тоже горели ядовитым пламенем.

– Да, господин, они кружили вокруг нас, но подлетать опасались. Ты здорово придумал, чем их можно вот так отпугивать. Все говорят, что нам необыкновенно повезло.

– Повезло нам в том… что перец этот… оказался на корабле.

Датыр немного помолчал, согласно кивнул:

– Да, это большая удача. Капитан сказал, что нужно оповестить старейшин его народа, как следует спасаться от летающих ящеров, и теперь можно будет спрямить иные маршруты их летающих кораблей. Оказывается, у них давняя война идет… – Он снова умолк, всматриваясь в лицо рыцаря. – А я-то прежде думал, что такой летучий корабль один и только Госпоже принадлежит…

– Как ты считаешь, я довольно сильно… траванулся?

– Сильно. Мы даже думали, что ты не очнешься. Луад сказал, что один стручок этого перца может использовать вся семья чуть не в течение полугода, и совсем не от жадности, а потому что если его переложить, то любое кушанье станет несъедобным. А ты вдохнул столько, что… Но теперь это неважно, ты приходишь в себя, господин. И глаза у тебя уже не туманные, и говоришь ты разумно, а раньше-то все бредил.

Вот тут-то рыцарь и догадался. Он спросил:

– Датыр, а сколько я был… в отключке?

– Да почитай, неделю, мы уже давно и ту пустыню миновали, и горы прошли, и до новых долетели, господин.

– Неделю?

Ответить Датыр не успел, потому что к лежащему на кошме рыцарю подошел шкипер. Он улыбался, и не из одной вежливости, видно было, что он доволен, что рыцарь не умер. Это же заметил и оруженосец. Он посмотрел на шкипера, потом высказался – уж лучше бы промолчал:

– Они с капитаном опасались, господин, если ты умрешь, им за перец никто не заплатит, просто не с кого будет эти деньги стребовать.

Ага, решил Сухром, разумно. И вполне в духе этих вот… смертных.

– Ну не только… Еще я рад, что изобретатель такого отличного способа справляться с птеросами остался в живых, не погиб, – добавил шкипер Луад. – От имени моего народа, издавна страдающего от этих хищников, выражаю тебе свое восхищение, рыцарь.

– Да, разумеется, – согласился Сухром. И все же сумел спросить: – А куда же вы летели, пока меня?.. Пока я не мог?..

– Ты еще не очень-то крепок, рыцарь, но завтра сам все увидишь. Мы приближаемся наконец-то к тому месту, с которого нам следует спрашивать только тебя о направлении и подчиняться твоим приказаниям.

Сухром кивнул. Луад довольно неожиданно, но вполне торжественно поклонился и хотел было уйти, но рыцарь сумел хоть и негромко, слабо, но все же окликнуть его:

– Шкипер, значит, мы их победили?

Не то чтобы он не поверил Датыру. Просто ему еще раз хотелось услышать, что они победили. Вот только ответ шкипера вышел не совсем такой, какого рыцарь ожидал. Луад отозвался:

– Безмозглых и жадных птеросов мы отогнали, сэр рыцарь, так будет вернее сказать… Но мастер Виль заметил, что с демониками, например, которые тоже умеют летать и нападают, случается, на наши транспорты, так бы не получилось. – Он потоптался в темноте, разгоняемой лишь слабым светом звезд и огоньками на юте «Раската». – Не говоря уж о пегасах или мантикорах… – Но эти слова он произнес уже себе под нос так негромко, что его не расслышал даже Датыр.

Крепа по прозвищу Скала сидела на башенном наблюдательном пункте, как это называл полусотник Н’рх, карлик, командир их гарнизона, и посматривала вокруг, как и полагалось на этом посту. Смотреть было не на что, она изучила окрестности за три года, что провела в этом отдаленном, грубо построенном форте на краю земли, как свою ладонь. Форт, именуемый Трехгорным, потому что стоял между тремя горами, вообще-то считался даже крепостью и закрывал единственный на сотни верст перевал через хребет Малого Ледника. Да только тут никогда ничего не случалось, и зачем форт тут находился, кроме как для взимания какой-нибудь платы за переход в земли герцогства Шье, сказать было невозможно. Скорее всего, по картам всяких там офицеров и генералов получалось, что тут положено было иметь хоть какое-то укрепление, чтобы обезопаситься от орд кочующих горных нимов, почти таких же грязных карликов, как и Н’рх.

А этот самый Н’рх, как было каждому в форте известно, присвоил себе звание полусотника незаконно, потому что по чину был всего лишь фельдфебелем, а не корнетом, но лет ему было, пожалуй, под сто, для нормального корнета уже поздновато, любой сколько-то разумный служака давно бы вышел в подротмистры, а то и в ротмистры, то есть командовал бы ротой или большой ротой, имея в своих подчиненных целых три полусотника, и не корнетов каких-то задрипанных, а пожалуй что, и прапорщиков, одного фельдфебеля и кучу сержантов. Но Н’рх оказался слишком тупым, зло думала Крепа, вот и оставили его тут сторожить тень от трех горок с тремя десятками бездельников, которые и составляли этот забытый всеми богами гарнизон.