Чтобы спокойно привести мысли в порядок, Стас сел за соседний столик и заказал еще порцию водки. Отыскать Генса у какой-то безымянной подруги было не реально. Переведя дух, Андреев решил, что, в общем-то, бегал по морозу не совсем бесполезно. Во-первых, убедился, что засранец Генс жив, и здоров. Во-вторых, раз тот отправился к подруге, значит там его не найдет никто, и с Генкой все будет в порядке, как минимум до завтрашнего утра. А завтра, на свежую голову, Стас решит, стоит ли ему и дальше искать Шестакова, чтобы предупредить об опасности. Или угроза ему только мерещится. После того, как нападали на него самого, нет ничего зазорного в том, чтобы лишний раз позаботиться о безопасности других.

Андреев вернулся на мороз, и шел вдоль улицы, пытаясь поймать такси. Как обычно в лютую погоду машины с оранжевыми шашечками все куда-то пропали. В пятне света от редкого фонаря на противоположной стороне улицы еще один прохожий стоял, призывно встряхивая рукой.

Его фигура показалась знакомой. Ветер сыпанул новую порцию снега прямо в глаза Стасу. Кое-как смахнув снег, и выбитые им слезы, Андреев узнал «голосующего» на другой стороне.

– Генс!.. – заорал Стас, стараясь перекричать ветер, и заспешил на другую сторону улицы через снег, комьями наваленный у обочины.

– А-а!.. Наш знаменитый голубой экран! Какими судьбами занесло в наш неблагополучный район?.. – осклабился щербатой ухмылкой Шестаков.

– Ты зачем Марку звонил, дурак! – набросился на него Стас. – Он тебя самоубийцей назвал. Если начнешь шантажировать Щукина или Семеныча – они же тебя просто убьют?..

– Ты что, в долю хочешь? – не понял Генс.

Обозленный Андреев попытался объяснить, какую безнадежную игру тот затеял, и какой опасности подвергается. Что денег ему не дадут, а просто грохнут и никто ничего не узнает.

– Это ты верно подметил! – кивнул Генс. – Никто не узнает, – пробормотал он, роясь в каком-то внутреннем кармане. – Вот! Возьми, – и он протянул Андрееву что-то размером с одноразовую зажигалку.

Это оказалась флешка. Довольно ободранная и неновая.

– Зачем? – не понял Стас.

– Сохрани, – невозмутимо предложил Генс. – Там статья, уже написанная, и звуковой файл. Я сегодня пьяный, потерять могу, выронить. А у тебя сохраннее будет.

Заметив, как Стас отшатнулся, Шестаков только расхохотался.

– Бери, не ссы! На тебя, Андреев, никто не подумает. Вообще, имей в виду, если хочешь спрятать такие файлы, лучше – где-нибудь в Интернете. Он большой, хрен найдут. Если не заплатят, завтра в блоге выложу, как и обещал. На крайняк – послезавтра… Ну, а если меня правда, грохнут – ты расскажешь, назло врагам. Ты парень честный. Пусть у тебя хранится…

Кое-как загораживая лицо от обжигающего ветра, взбешенный нелепостью ситуации, Андреев зло подумал: «Что ж они все меня сегодня взялись секретами грузить? Нашли тоже банк данных».

Генс еще несколько раз махнул рукой, но редкие машины и не собирались останавливаться.

– Ладно, пойду я. Срежу по диагонали через дворы… – двинулся в сторону Шестаков, но передумал, и остановился. – Слышь, Андреев, будь человеком, займи хотя бы полтинник? Край надо. Завтра отдам, когда за флешкой к тебе приду… Честно…

ЧЕТВЕРТАЯ СЕРИЯ

«ПРОФЕССИОНАЛ»

Шестакова нашли в четверг. Точнее – его подобрали на улице еще в ночь на среду, без сознания, с тяжелейшим обморожением, без документов. Так и привезли в городскую больницу «Скорой помощи». Он находился в коме, которую врачи связывали с последствиями переохлаждения организма. Вероятно, пьяный упал, и заснул на улице в самый мороз – хотя не исключали и какие-либо черепно-мозговые травмы или ушибы. Через день стало ясно, что ампутация ступней ног неизбежна, и их отрезали, хотя Генс не приходил в сознание. К пятнице, в почерневшем «овоще-ампутанте» кто-то по чистой случайности опознал скандального журналиста.

Новость разнеслась моментально. Но довольно вяло обсуждалась в городском журналистском сообществе. Многие, кто знал Шестакова, признавали, что последнее время он уже так пил, что дело шло к несчастью. Все сходились на том, что каким бы говном ни был Генс – досталось ему несоразмерно грехам. Такого бедолаге не желал никто. Местный Союз журналистов даже начал организовывать акцию в поддержку пострадавшего коллеги. Один предлагал сдавать кровь, другой предлагал собрать деньги, третий – написать коллективное письмо в администрацию с просьбой выделить инвалиду коляску с мотором. В какой-то момент спохватились, что никто не знает – есть ли у журналиста родственники. Просто никто никогда не задавался вопросом – как и чем жил Шестаков.

Друзей у него не водилось. Тех, кто поначалу к нему относился нормально, Генс сам отталкивал, написав какую-нибудь пакость, или назанимав денег без отдачи. Поэтому сочувствие к нему было формальным, искренне Гену не жалел никто. И между собой потихоньку признавали, что после таких увечий бедняге, может быть, лучше и не выходить из комы, а тихо умереть, и не мучиться.

Андрееву тошно было от всех этих обсуждений. Он побывал в больнице у Шестакова одним из первых, сразу, как только узнал о несчастье. По меркам «обезьянника», как медики между собой именовали больницу «скорой помощи», куда свозили пострадавших бомжей и нелегалов-гастарбайтеров, о Шестакове заботились, как могли. Андрееву удостоверение руководителя телевизионной инфомационной службы позволило прорваться в реанимационную палату.

Врач подтвердил подозрения Стаса. Беда произошла с Шестаковым ночью, вскоре после того, как Андреев пытался найти коллегу и предупредить, но тот не внял голосу разума. Насчет того, сам Гена упал в переулке или на него напали, врач только пожал плечами.

– Явных признаков насилия – переломов или значительных гематом мы не обнаружили. А вообще-то организм вполне соответствует алкогольному образу жизни. Драки для такого контингента дело обычное. А тут влажный некроз, чтобы было понятнее – восходящая гангрена. Процесс развивался бурно. У нас не было другого выхода, кроме ампутации – он слишком долго пролежал на морозе. Я бы и не подумал, что это известный журналист, бомж, как бомж. Вот тяжелую степень алкогольного опьянения, в котором его привезли, я готов вам подтвердить…

– Доктор, он не был в тот вечер сильно пьян, – насторожился Андреев. – Мне сказали, что пил только пиво и собирался в гости к знакомой женщине.

– Какое там пиво, голубчик! – скептически сморщился врач. – Судя по уровню алкоголя в крови, никак не меньше литра водки осилил ваш товарищ. Это как минимум! Впрочем, если вы считаете, что здесь какой-то криминал, что в него эту водку влили, и бросили на морозе умирать, то может быть, вам стоит поделиться с компетентными органами?.. Вы уверены, что он не стал бы после пива пить водку по собственной, так сказать, инициативе?..

Вот уж вливать водку в Шестакова насильно точно никогда не требовалось. Даже само такое предположение выглядело глупо. Никто из коллег не подумает связать случившуюся беду с профессиональной деятельностью Генса. Само это благородно звучащее понятие «профессиональная деятельность» не вязалось с образом журналиста Шестакова. Суетливого, пахнущего перегаром типа, вечно в поисках двадцатки.