Шрифт:
Интервал:
Закладка:
46 глава
Двадцать пятого октября состоялись похороны Лиама и Паука.
Карри и Кристен к тому времени уже выписали из больницы, и они могли присутствовать на церемонии. У Кристен не было никаких серьезных повреждений, а Карри носил тугую повязку на мастерски вправленном плече. Двигать плечом и рукой ему пока было больно, но куда сильнее была не физическая, а душевная боль.
Лысый еще находился в госпитале. У него были ожоги — не опасные для жизни, но все равно чертовски неприятные и болезненные. Лежа на больничной кушетке, он мрачно отшучивался, что после выжженной горелкой спины ему уже ничего не страшно, но теперь у него были сожжены еще и кисти рук, и затылок, и плечи… Лэсси, которая не отходила от него, кормила мужчину с ложки, помогала ему с элементарными вещами и — в который раз откладывала свой отъезд в Голливуд. Сейчас было не до этого.
Лиама и Паука хоронили в закрытых гробах.
Лиаму повезло больше — ха-ха, повезло! — он получил три пулевых ранения в живот и умер от потери крови, но его тело было в сохранности. Оно сохранилось даже во время пожара, потому что Тарри засунул труп в холодильник, и холодильник не успел сгореть или расплавиться. Но Карри и Лэсси все равно решили, что закрытый гроб — лучший вариант. Им не хотелось, чтобы на их брата все пялились.
Паука же можно было хоронить только в закрытом гробу: голова у него была пробита насквозь и лежала над плечами несколькими отдельными кусками. А еще его задело пожаром, обе ноги сгорели так, что казались закопченными на углях. Немногочисленные родственники, пришедшие проводить его в последний путь, боялись подходить даже к закрытому гробу, как будто издали чувствуя запах жареного человеческого мяса, хотя запаха этого, конечно, уже давно не было, а само тело начинало разлагаться.
— Все плохо, — заявил Альварес, откладывая ежедневную газету. Обычно даже мелкая местная пресса крайне редко освещала какие-то околобайкерские дела, но нынче уже почти неделю все калифорнийские газеты трезвонили об одном и том же: о грандиозной войне между мотоклубами, о митинге байкерской тусовки, о пожаре в «заброшенном» доме, о жертвах этого пожара и о «чудесном спасении» троих человек.
— Все уже давно плохо, — скептично заметил Ривера, который сидел напротив и потягивал виски. Алкоголь был единственным его спасением. Он чертовски нервничал. — Вчера четверо человек срезали все нашивки со своих жилетов и швырнули мне в лицо. Они ушли. Из моего клуба ушли четверо человек! И это еще не все, будут и другие, я уверен…
— У меня тоже ушли трое, — кивнул Альварес. — Причем про одного из них уже поговаривают, что он подался к «Демонам»…
— Его там не примут, — фыркнул Ривера.
— Как знать, — Альварес пожал плечами. — Может, он будет шпионить на них? Расскажет про нас какое-нибудь дерьмо?
— Убей его, — предложил Ривера.
— Серьезно? Может, хватит пока?
— Убивать?
— Ага.
— Может, и хватит, — Ривера пожал плечами.
Римми Тарри слушал этот разговор молча. Он чувствовал себя здесь третьим лишним. Вне своего убежища он был уязвим. У него не было никаких причин доверять Альваресу и надежности его логова. Но идти ему все равно было некуда.
Тут в столовую вошел Габи. Морда у него была, как и прежде, чересчур миловидной для такого морального урода. В руках он нес конверт.
— С посыльным передали, — заявил он.
— Какого хрена ты открываешь двери моего дома каким-то посыльным?! — возмутился Альварес, но тут Тарри вступился за подчиненного:
— Может, он просто ходил отлить?
— У нас есть гребанный туалет!
— Тогда покурить?
Тарри закатил глаза. Спорить было бесполезно.
— Что там за письмо? — смилостивился наконец Альварес, и Габи подал ему листок бумаги. Альварес склонился над буквами, а потом произнес с усмешкой:
— Бред какой-то. Пустые угрозы. Выбрось это, — и небрежно кинул листок обратно Габриэлю.
После церемонии похорон все собрались в клубе, чтобы почтить память погибших. Ноэль, которая три дня назад вернулась из родильного отделения, сидела в зале собраний на месте Лиама. Малышка Алисия все еще находилась в госпитале в боксе для недоношенных детей. К ней все ходили по-очереди: сама Ноэль, Карри, Лэсси с Кирой, Герда, Кристен с Джонни, парни из клуба. Никто не говорил этого вслух, но все осознавали: эта девочка родилась в момент смерти своего отца, и в этом был особый смысл, особая шутка судьбы, особая логика вселенной.
— Своих родных надо ценить, пока они еще живы, — сказал тихо Карри, когда ему дали слово. — Мы с Лиамом не были идеальными братьями, но мы были братьями. Вместе росли, вместе прогуливали уроки и прятались в гараже от отца, который разыскивал нас, чтобы влепить оплеух за плохие отметки, вместе собирали первые мотоциклы и кадрили первых девчонок, вместе вступали в клуб и вместе собирались стать его президентами… Последнее нас и погубило. Президентов не могло быть два, а мы не сразу это поняли, глупые мальчишки… И роль наследного принца досталась мне не потому, что я был умнее или талантливее… Я просто был старше. С этого все началось. С того, что я предпочел быть старшим братом, а не просто братом. Я тоже виноват.
— Карри, — Лэсси, сидевшая сбоку, сжала его здоровую ладонь, но Карри отмахнулся:
— Ты тоже виновата. Ты любила и всегда будешь любить нас одинаково сильно, но не сумела рассудить, не сумела примирить. Ты же знала: мы, парни, идиоты, горячие и шальные… Нам нужна была женская рука. Мы с тобой оба виноваты.
— Я знаю, — тихо ответила Лэсси, сжимая его ладонь до боли.
— Вы все тоже виноваты, — Карри обвел взглядом парней из клуба. — И отец был виноват. Он был виноват больше всех.
— Что теперь говорить об этом? — вздохнул кто-то из парней, но Карри горько усмехнулся:
— А когда еще говорить об этом? Мы никогда ни о чем не говорим. Делаем вид, что все и так окей. Ссоримся — и молчим… Разбиваем друг другу сердца
