Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Паразит!
– А перформансом?
– Хулиган!
– Молодцы какие, – похвалил слушателей британский ученый. – Хотя мячи и зажимаете. Однако музеефикация писсуара – это только половина дела. За этим жестом неизбежно последует другой. И я вижу по лицам, что вы уже догадались, какой именно. Ну-ка скажите, что должен сделать художник, чтобы завершить процесс, начатый Дюшаном?
– Нассать! Нассать! Нассать! – радостно, на многие голоса закричали со всех сторон.
– Умницы! – улыбнулся Прайс. – Причем, заметьте, нассать там же, в музее. Что и завершит вторую часть процесса – писсуаризацию музея. А если я вас спрошу: какая из частей лучше?
– Пофиг! Пофиг! Пофиг! – понеслось со всех сторон.
Прайс вытряхнул всю свою сумку и принялся раскидывать мячи по залу руками и ногами. Часть студентов выскочила на сцену, чтобы помочь профессору.
– Теперь смотрите дальше, – сказал Прайс, отдышавшись. – Как говорят математики, давайте проверим нашу функцию на экстремумы. Чем менее ценной является вещь в повседневности, тем ценнее она станет, когда какой-нибудь мудак – я правильно произношу это русское слово? – когда какой-нибудь мудак внесет ее в пространство музея. И значит, самой ценной вещью в музее является – что? Самая бесценная вещь – это что?
– Говно! – выкрикнули сразу несколько студентов.
Костя Никодимов уже явно не был первым учеником.
– Именно! – подхватил Прайс. Глаза его засверкали, голос воспарил ввысь и приобрел яростный накал. – Воистину так! Говно прекрасно, оно завораживает, в нем есть блеск, харизма и привлекательность вечно нового. А все потому, что оно представляет бесконечный мир жизни, лежащей за пределами эстетического. В нем скрыто и возвышенное несходство с искусством, и аура бренности – указание на судьбу всего сущего. Вот оно-то и есть конечный смысл понятия «Великий пофиг». Лекция окончена.
Вдруг стало тихо: в зале как будто открыли окно и оттуда повеяло адским холодом.
– И возвратится прах в землю, чем он и был… – отчетливо произнес в тишине Азефушка. – Суета сует, сказал Экклезиаст.
В этот момент Саня Щипакин спрыгнул со сцены, подошел к Косте Никодимову и что-то прошептал ему на ухо. Тот согласно кивнул, словно подтверждая: «Пора!» – и махнул рукой Соне Сойкиной.
Все трое направились на сцену.
– От имени слушателей Школы Изящного Арта мы благодарим профессора Прайса за прекрасный урок, – неожиданно спокойно и внятно произнес хулиган Щипакин.
– И хотим доказать, что усвоили его полностью, – продолжил Никодимов. – Сегодня с утра мы арендовали в городе небольшой прогулочный пароходик…
– Называется «Лягушка», – вступила Сойкина. – Он стоит прямо здесь, на реке, возле океанариума, и сейчас все желающие смогут спуститься к нему и принять участие в водной прогулке.
– Которая, как вы уже догадались, завершится киданием нашего уважаемого лектора с парохода современности, – закончил Щипакин.
Прайс отступил на шаг назад и выставил вперед ракетку.
– Эй! Эй! За что? – спросил он так тихо, что не расслышал никто, кроме стоявших на сцене.
– Как это – за что? Да вы же сами говорили…
– Хочу предупредить: я гражданин Великобритании! – неожиданно тонким голосом объявил во всеуслышанье Прайс. – И этот разговор продолжится только в присутствии консула и адвоката.
Всем показалось, что в интонациях британского ученого вдруг прорезался акцент.
– О! – громко и удовлетворенно заметил Азефушка. – Приссал!
В зале зашумели. Похожая на Уму Турман девушка в черном выскочила на сцену и встала в боевую стойку, прикрыв объект своего исследования. Министр культуры быстро, как лисица в нору, юркнул в полуоткрытую дверь. Хушисты повскакивали с мест и загалдели. А Кондрат Синькин хлопнул себя по коленям, откинулся на спинку кресла и во весь голос заржал.
Запахло международным скандалом.
Однако на сцену уже поднимался ректор Школы.
– Да шутят они, Борис Иосифович! – объявил он в микрофон. – Отвыкли вы там от наших шуток. Фуршет накрыт на кораблике. Всех приглашаем!
– Борь, а хочешь правда кинем тебя с парохода? – подал реплику с места Синькин. – И я с тобой спрыгну за компанию. Ничего, выплывем. Ты забыл сказать, что оно не тонет.
Через день после отъезда зарубежного гостя, в пятницу вечером, Синькин объявил своему дворецкому:
– Завтра, Тимоти Бобович, я в Москву не поеду. Отпускаю сам себя в однодневный отпуск. И пойдем мы с тобой в какое-нибудь злачное место, за деффками. Покажешь мне здешнюю флору и фауну. А то заработался я.
– Очень хорошо, Кондрат Евсеич, – невозмутимо ответил батлер. – Это как нельзя лучше совпадает с моими планами.
Сотрудники вип-дачи знали, что по субботам хладнокровный Тимофей Борисович позволяет себе расслабиться: посещает единственный в городе ирландский паб «Молли Блум» и выпивает там ровно одну пинту «Гиннесса». Туда же он вознамерился сводить и любознательного шефа.
Хорошо изучившая привычки батлера Малаша заявилась в «Молли» еще в шесть тридцать и, оглядев похожий на пещеру зал, уселась в самом темном углу, откуда можно было за всеми наблюдать, оставаясь при этом незамеченной. Ярко-красный плащ «мечта Кармен», в котором художница обычно рассекала по прыжовским улицам, был предусмотрительно сложен вчетверо и помещен в большую спортивную сумку. Туда же втиснулись необходимые для завершения операции предметы: туристский спальный мешок с молнией, пять рулонов эластичных бинтов и кляп.
Когда обнаружилось, что Тимоти привел с собой босса, Малаша сперва мысленно выругалась, но потом обдумала ситуацию и успокоилась: в любом случае предстояло познакомиться с дворецким и разлучить его с хозяином, а где лучше организовать похищение – в резиденции или прямо тут, в пабе, – прояснится по ходу дела. Пока же разведчица притаилась, намереваясь послушать, о чем беседуют объекты. Задача облегчалась тем, что парочка уселась у стойки к ней спиной, и Малаша все прекрасно слышала.
– Эй, командир, целей пока не вижу! – объявил Синькин, взбираясь на высокий табурет и озирая с него помещение.
– Это вы про девушек? Тогда надо выпить пинту для прояснения кругозора, – бодро ответил Тимофей.
– Пинту, говоришь? Ячменного Зерна? А дай-ка я сначала меню погляжу… Ух ты, кузькина любовь, каких только слов тут нет! Пивной парадиз. «Бомбардье». «Делириум Ноктюрнум». «Хамовники». А суть у всех одна: отращивание живота. «Грехи на выбор». Нет, не грехи, орехи. А вот, смотри-ка, есть сельдь. Тимоти! – хитро прищурился арт-директор. – А ну-ка переведи на английский: «Я, пожалуй, водочки выпью и селедочкой закушу!»
Батлер почесал в затылке и неуверенно произнес:
– I… I will probably drink a shot of vodka with a little slice of herring.[5]