на самом деле не имеет значения. Вам не нужно знать историю, чтобы создавать нечто на основе того, что уже сделано. В технологии значение имеет только завтрашний день»[571]. Подобное пренебрежение историей вызывает беспокойство. Людям, которые занимают командные посты в транспортной технологии, нужно понимать, почему, к примеру, автомобильная культура была, возможно, огромной ошибкой. Такая по-настоящему ученая и гуманистическая книга, как работа Бена Грина «Достаточно умный город», авторитетно рассказывает эту историю и должна быть прочитана каждым, кто спешит сделать ставку на автомобильный индивидуализм, когда для сокращения парниковых газов столь важны коллективные транспортные решения[572].

Экономисты высшего образования обычно не рассуждают в этом ценностном регистре. Слишком часто программы развития в этой сфере определяются прогнозами «премии за диплом», то есть увеличением реального заработка, который можно связать с образованием, минус его стоимость. Подобный анализ издержек и прибылей, как и любой кособокий проект квантификации, не учитывает все значимые данные, например социальную ценность труда, выполняемого выпускниками. Определяя весь сектор образования в целом в грубых категориях, как чисто инструментальное предприятие по «подготовке рабочей силы», они помогают уничтожить те самые ценности, которые необходимы для признания недостатков экономизма[573].

Перестройка налоговой политики в эпоху автоматизации

Обеспечить надежные возможности получения рабочего места может большой спектр мер, которые обеспечивают тонкую настройку баланса множества социальных целей. Например, налоговый зачёт за заработанный доход (НЗЗД, EITS) заставляет работников выполнять работу, которую в обычном случае они не стали бы делать (или вознаграждать за труд, хронически недооплачиваемый). Обычно налоги на доход в предельном выражении препятствуют труду, поскольку на каждый дополнительный доллар, выплаченный работодателем, приходится менее доллара, получаемого работником. Я могу заработать дополнительный доллар, но, если налоговая ставка составляет 25 %, я получу только 75 центов. При НЗЗД работники с низким доходом на самом деле получают за работу бонус от государства, вместо того чтобы платить налог на доход. К примеру, водитель такси может получать 13000 долл., хотя на заказах он заработал всего юооо, поскольку трансфертные платежи создают негативный налог 30 %. Хотя в США на НЗЗД не спешат раскошелиться, его можно ввести для улучшения дохода работников в тех секторах, где из-за автоматизации объем работы сокращается. Особенно подобная программа может подойти в таких странах, как Великобритания и Германия, где предельная ставка налога для людей, выходящих из статуса безработных, может составлять 80 %[574].

Конечно, у таких программ, как НЗЗД, много недостатков. Они предлагают помощь лишь людям с определенным уровнем дохода. Тем, кто застрял в секторах, где ИИ фактически забрал всю работу, НЗЗД не особенно поможет. Субсидирование низкооплачиваемого труда означает также, что его будет больше. Иначе говоря, фирмы, которые могли бы заняться инновациями, чтобы увеличить производительность работников, вместо этого могут успокоиться и сохранить субоптимальные условия труда. Например, у сети магазинов нет в таком случае причин инвестировать в автоматических уборщиков, которые бы заменили людей (или даже повышать их эффективность на 10 %), если государственные субсидии создают значительное преимущество рабочей силы в плане затрат по сравнению с машинами. Конечно, такие схемы, как НЗЗД, во многих налоговых системах могли бы попросту компенсировать заработные платы, несправедливые в сравнении с доходом на капитал. Тем не менее нам следует избегать помех технологическому прогрессу в областях, где человеческое управление и человеческая проницательность не вносят никакого вклада в рабочий процесс и повышение качества. Также мы должны избегать поддержки «наименьшего общего знаменателя» работодателей, которые загоняют своих работников на все более грошовые должности.

Эти вполне предсказуемые трудности НЗЗД подогрел общий интерес к другому, более простому, подходу, а именно безусловному базовому доходу (ББД) для всех, независимо от того, работают они или нет. Неоднократно опробованный, защищаемый и во всех подробностях разработанный такими философами, как Филипп Ван Парайс и Янник Вандерборхт, ББД обрел новый смысл в эпоху автоматизации. Он оправдывается четырьмя разными аргументами. Первый является чисто гуманитарным: каждый заслуживает средства к существованию, независимо от его вклада в общество. Второй – кейнсианский: ББД поднимет экономическую активность, поскольку у многих его получателей высокая предельная склонность к потреблению (или, упрощая, деньги похожи на навоз: он плодороднее, когда его распределяют ровным слоем, а не сваливают в одну кучу).

Третья концепция обоснования ББД принадлежит философу и социологу Хартмуту Розе, который видит в нем материальное основание «резонанса»[575]. С точки зрения Розы, тенденция модерна к отчуждению – чувству бессмысленности и пустоты – требует новых инвестиций в то, что способно резонировать с нами, то есть в такие источники смысла и ценности, которые мы часто обретаем в природе, искусстве, истории, игре, семье и друзьях. Устраняя из профессиональных соображений худшие формы бедности, ББД должен создать для нас пространство и дать нам время, чтобы заниматься работой, которая на самом деле для нас важна, – или не работать вовсе.

Идеи Розы внушают воодушевление. Однако общее сопротивление ББД питается подозрением, что найдутся оппортунисты, которые решат покинуть рынок труда (тогда как другим придется вкалывать на необходимых обществу позициях). Четвертое нормативное обоснование ББД пытается ответить на этот вызов, подчеркивая то, что практически все мы (и наши предки) играли определенную роль в создании материальных оснований для того уровня процветания, которым мы все ныне пользуемся. Например, если мы просто пользуемся Google или Facebook, то уже улучшаем алгоритмы этих сервисов. Комментарии, лайки и другие реакции еще больше уточняют эти алгоритмы. Исполнители работают для аудитории, но и аудитория работает для них, когда судит предложенные развлечения, уделяя им внимание, отвлекаясь или хмурясь, шикая или демонстрируя другие признаки нетерпения. Такое определение труда может показаться слишком широким. Однако для того чтобы наделить человека ценностью и сохранить его, требуется также и желание признать важность социальных институтов, которые дают индивидам чувство смысла и цели. Не осуждая ББД за то, что людям будут платить за безделье, мы, возможно, сочтем, что это полезное начинание – облегчить гражданам доступ к культуре.

Всеобщий вклад в производительность экономики требует всеобщего предназначения человеческих благ[576]. Когда миллионы людей заменяются роботами и ИИ, технология будет обучаться на данных, созданных работниками в процессе выполнения их труда. В ином режиме интеллектуальной собственности они могли бы потребовать роялти за такой труд или даже создали бы источник ренты для будущих поколений. ББД может стать компенсацией рабочим за подобный незаметный вклад в производительность[577].

Откуда возьмутся деньги? Есть идея обложить налогом роботов и ИИ, чтобы выровнять общее фискальное пространство. В налоговых кодексах обнаруживается асимметрия, когда «агрессивно субсидируется… применение оборудования (например, путем различных