— Садись, только не ко мне на колени, — сердито буркнула она.

Я окинул Патрицию оценивающим мужским взглядом. Она была среднего роста, не красива, но и не дурна собою. Ее физическая привлекательность обеспечивалась за счет насмешливой дерзости и холеного тела, вылепленного скальпелем пластического хирурга и упражнениями с гантелями, причем ровно в тех пропорциях, какие требовались для достижения нужного эффекта. По части декоративного оформления я не весть какой дока, но не настолько, чтобы не заметить очевидного, — она не посещала дешевых парикмахерских и не покупала косметику на распродажах, а ее гардероб отвечал огромным финансовым возможностям папаши. Пока под деревом раздавалось негодующее фырканье, я прикидывал в уме, принадлежит ли Патриция к типу женщин, на чьи колени мне захотелось бы взгромоздиться, не будь она подозреваемой, а я гвардейцем на службе, обязанным соблюдать сдержанность, и понял, что, безусловно, да, и с огромным удовольствием, однако только по одной причине: чем дольше я на нее смотрел, тем больше она напоминала мне Бланку Диес.

Утолив свою страсть к психоанализу, я спокойно уселся на другой конец скамейки, преследуемый ее неумолимым, полным ненависти взглядом. Я ответил любезной улыбкой и продолжил разговор:

— Ответь мне, почему ты не звонила ему на мобильный телефон?

— Что?! — обомлела Патриция и закрыла глаза, забыв проделать ту же процедуру со ртом.

— На мобильный, — повторил я, показывая на ее телефон. — Просто как все гениальное: сохраняешь в памяти номер и нажатием кнопки соединяешься с нужным человеком, где бы он ни находился. Не надо передавать ему сообщения, не надо вмешивать третьих лиц, рискуя посвятить в ваши отношения того, кому не полагается о них знать. Теперь так делают все парочки, разумеется, если могут заплатить за столь дорогую услугу. Согласись, великолепная возможность держать своего милого на крючке в любой час дня и ночи. По крайней мере, до тех пор, пока ты его терпишь.

— Прости, но я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мне не хотелось бы опять выслушивать упреки в пристрастии к загадкам, — пояснил я. — Но позволь заметить: поза придурковатой барышни, в которую ты пытаешься стать, совсем тебе не к лицу.

Патриция замолчала и уставилась на дерево.

— Будь все проклято! — прорычала она, захлебываясь яростью. — Что тебе известно, выкладывай?

— Остальное, дорогуша, — профессиональная тайна, — сказал я, давая понять, что не только она вправе вести себя по-хамски. — Да это и не важно. Важно услышать твои соображения, а затем сравнить их с моими и посмотреть, чьи перевесят. Если твои, я извинюсь и уйду, а если мои, то не обессудь, — мне придется задержаться тут еще на некоторое время.

Ее телефон опять зазвонил. Патриция ожесточенно ткнула в него указательным пальцем и отключила аппарат. Потом положила его на скамейку и несколько раз провела рукой по лбу. Моя собеседница привыкла держать себя в узде и теперь лихорадочно искала способ восстановить равновесие.

— Глупый вопрос, — произнесла она наконец, презрительно передернув плечами. — Ты не потрудился его обдумать, а не мешало бы. Там, где Тринидад проводил бо́льшую часть дня, запрещено использовать сотовую связь. Во-первых, создаются помехи в работе приборов, а во-вторых, защитное покрытие стен не пропускает сигналов внутрь помещения. Так объяснял мне Тринидад, и я тут же поняла. Интересно, кто из нас Шерлок Холмс?

— Touché,[81]— признал я.

— Подумать только, французский язык. Какая рафинированность! — откровенно издевалась она. — Даром, что жандарм.

— Выбирай выражения. Я гвардеец, а не тупой жандарм, — одернул я ее.

— Извини, — подняла она руки вверх. — Больше не буду. Я ему действительно звонила, и что дальше?

— Как? Когда? Сколько? Зачем? — непреклонно потребовал я.

— Уф! Надо отвечать на все сразу? — Она притворилась смущенной. — Слишком долгая песня.

— А ты покороче. Расскажи самое главное.

— Ты забыл про вопрос: «где?» — напомнила Патриция, демонстрируя свойственную женскому полу наблюдательность. — Меж тем он имеет существенное значение. Так вот, мы познакомились у меня дома. Однажды вечером Тринидад пришел повидать отца, но наш великий Леон где-то задержался. Мы поговорили, и он мне понравился. Я предложила ему позвонить мне как-нибудь на днях. Надо сказать, что в отношениях с мужчинами я не склонна разводить антимонии. По понятным причинам до сих пор мне приходилось иметь дело с охотниками за приданым, поэтому я не верю в принцев на белом коне, да и времени у меня в обрез. Думаю, попутно мне удалось дать тебе более или менее внятное разъяснение по первому вопросу: «как?». Идем дальше: «сколько?». Мы встретились, и Тринидад оказался первоклассным любовником. Потом встретились снова, и снова он не обманул моих ожиданий. Так все и закрутилось, и, хотя наша связь длилась каких-нибудь пару месяцев, мы выжали из нее максимум приятного — ни прибавить, ни убавить. Я не прижимала к груди портрета «любимого», сидя лунными ночами перед открытым окошком, и при виде него у меня не кружилась голова. Роман протекал гладко и в высшей степени пристойно; c’est tout.

— Что-что?

— Прости, я думала ты знаешь французский. Я сказала: «это все».

— А-а-а, — протянул я. — Теперь понятно. Продолжай, пожалуйста.

— Осталось немного. Надеюсь, я ответила на твой третий вопрос. Какой там следующий? Ах да, мы пропустили «когда?». В начале этого года. Ко времени смерти Тринидада я не видела его уже больше двух месяцев. Мы порвали отношения, как принято у нормальных людей, — пожали друг другу руки и разбежались в разные стороны. У него была голова на плечах. Он не стал размазывать сопли подобно своим предшественникам. Любовь ушла в прошлое, значит, туда ей и дорога. Никаких причитаний вроде: «я не могу без тебя жить» и прочих глупостей. В конечном счете, мы обречены на одиночество, мы в нем существуем и при этом неплохо себя чувствуем.

Патриция констатировала страшную правду с неподражаемым равнодушием. Потом перевела взгляд на дерево.

— Ты не ответила на последний вопрос, — понукал я, видя, что она замолкла.

— Разве? — недоумевала она, но, скорее всего, просто хотела потянуть время, чтобы сосредоточиться.

— «Зачем?», — напомнил я.

— Вот именно, «зачем?», — согласилась она. — Вечный вопрос. Я редко его себе задаю, а когда задаю, то предпочитаю решать в одно касание, не иссушая мозги ненужными треволнениями. Вместе с тем при выборе партнера я ставлю два непременных условия: ни одного толстяка и ни одного дебила. Каюсь, звучит не очень изысканно, если не вульгарно, однако я не собираюсь проповедовать свои взгляды другим, — они предназначены, так сказать, для внутреннего потребления. Ненавижу дряблые тела и рыхлый ум — тут ничего не поделаешь. Как ты уже, наверное, заметил, Тринидад не страдал ни скудоумием, ни тучностью, несмотря на полное пренебрежение спортом. В этом смысле он был чудом природы, словно внутри него сидело какое-то приспособление и перемалывало все, что ни попадало к нему в желудок. Мистика! И я ему страшно завидовала.