У Аликс и без шпильки из-за бессонной ночи и волнений раскалывалась голова, она боялась не выдержать, боялась, что снова прострелит поясницу, подогнутся ноги, нападет истерический смех или просто забудутся русские слова, а рука осенит крестом не с того плеча.

Венчание было скромным, не время устраивать большие торжества. Венчались в домовой церкви Зимнего дворца. Произносили только положенные фразы, словно встретились впервые и выполняли ритуал, за которым ничего не последует.

Не обошлось без неприятностей.

Сначала фрейлина поранила руку об острый край пряжки, капля крови испортила наряд. Если попытаться смыть, останется пятно, решили не трогать, горничная сообразила прикрепить цветок, но тот не держался.

Потом сама Аликс споткнулась о край ковра, словно торопясь. В действительности она и не знала о такой примете – кто на ковер первым встанет, тот и верховодить в семье будет. Ники, чтобы поддержать невесту, пропустил ее вперед. Позади зашептались… Аликс поняла, что осуждают, но ей было ни до чего.

Ники произносил слова клятвы у алтаря серьезно. Аликс не понимала русские слова, но знала, что Николай клянется быть рядом во здравии и болезни, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит их.

Она тоже говорила, что должна, не забыла, не перепутала…

За венчанием последовали скромные же поздравления только от близких и обед. Бала не было, чему Аликс даже радовалась.

Потом, все потом. То, чего ей больше всего пока хотелось – остаться вообще одной, даже без Ники. Потом…

Весь день прошел, словно в тумане. Николай вел себя безупречно, никак не выдавая ни мысли, ни настроение. На лице невесты было привычное строгое выражение, она никогда не умела улыбаться, ни к чему начинать и сейчас. Траур все же…

И вот они остались вдвоем. Вернее, переодевшись, Аликс встала на колени перед образами, чтобы попросить помощи у Девы, которую в ее новом Отечестве предпочитали называть Богоматерью.

Она молилась истово, правда, произнося привычные лютеранские молитвы, какая разница, Дева поймет и поможет. Обязательно поможет.

Обнаружив супругу не в спальне, а в маленькой комнате с образами за ней, Николай вошел туда и тихонько опустился на колени рядом. Это лучшее, что можно было сейчас сделать – помолиться вместе.

Перекрестившись, Аликс осторожно покосилась на мужа и замерла – настолько одухотворенным, просветленным было его лицо. Невольно любовалась, пока он шептал свои слова.

Николай повернулся к жене и вдруг тихо произнес:

– Я ведь мог потерять тебя…

– Нет, потому что мы единое целое, я бы не позволила тебе потеряться.

– Простишь ли ты меня когда-нибудь?

– Уже простила. Ты же вернулся ко мне.

Николай потянулся к жене, Аликс ждала поцелуя, но он замер, не коснувшись. Повернулся к подсвечникам и решительно дунул, гася огонь.

В темноте Ники не увидел, как губы Аликс тронула столь непривычная для нее улыбка…

Женская ножка высунулась из пены ванны. Ее можно бы назвать красивой, не будь двух «но»: во-первых, слишком явно выражена икроножная мышца, свидетельствующая о том, что обладательнице ножки приходится много времени проводить на ногах. Во-вторых, ее небольшие ступни были совершенно изуродованы, а ногти на пальцах сплющены.

Нога балерины…

– Маля, поторопись, не то мы опоздаем! – раздался голос Юлии из-за двери.

Матильда со вздохом опустила ногу в воду. Опоздаем… куда, к гадалке? Невелика беда.

Но вода уже остыла, и выбраться хотелось безо всякого напоминания.

Матильда уже несколько месяцев отсутствовала в Петербурге.

От гибели в огне ее спас, столкнув в воду, паромщик, от гибели на дне – спасательный круг, а от гибели в холодной воде – случайный рыбак, вытащивший странную барышню, едва державшуюся в сознании, но мертвой хваткой вцепившуюся в спасательный круг. Матильда успела лишь назвать адрес дачи в Красницах…

Долго находилась в беспамятстве, потом просто долго болела…

Николай за это время женился.

О ней, казалось, забыли, но пока возвращаться в театр невозможно. Матильда жила на даче, потом великий князь Сергей Михайлович отвез ее на гастроли, а великий князь Владимир Александрович настоятельно советовал не противиться. Она и сама понимала, что после всего произошедшего лучше побыть подальше от всего – Петербурга, дворца, Ники и, конечно, Власова.

Первое время все ждала, что ей скажут, будто Николай ищет, беспокоится, спрашивает, но время шло, а ничего не происходило.

– Значит, так тому и быть. Господь сам рассудил, такова Его воля.

Зато снова появился Власов.

Когда полковнику сказали, что Кшесинская после долгой болезни снова репетирует, он отмахнулся:

– Эта неопасна.

– Матильда Феликсовна…

Договорить Иван Карлович не успел.

– Что Матильда Феликсовна? – подозрительно прищурился Власов, он-то думал, что речь идет о Кшесинской-первой, то есть о Юлии. – При чем здесь Матильда Кшесинская?

– Я же говорю, что Матильда Феликсовна пришла в себя и готова репетировать.

Несколько мгновений Власов молчал, пугая своей окаменелостью директора. Что это он, не знает, что Кшесинская-вторая долго была между жизнью и смертью из-за тяжелой простуды?

А всесильный полковник повел себя и вовсе странно – он вдруг спросил, где Матильда живет сейчас.

– Верно, где и раньше? Я не знаю.

– Она бывает в театре?

– Нет, она все больше берет уроки у Иогансона… иногда у Чекетти…

Этот идиот считает, что Власов должен знать всех репетиторов? Власову достаточно знакомства с некоторыми балеринами!

Иван Карлович, видно, и сам понял: если Чекетти полковник и знает, то уж Иогансона точно нет, – но на всякий случай пояснил по поводу обоих:

– Чекетти раньше танцевал главные партии, а теперь все больше обучает в училище. И Христиан Петрович Иогансон тоже там.

Власов удалился, не прощаясь.

То, что Кшесинская не появляется в театре и вообще тиха и незаметна, ему понравилось, но не из-за скромного поведения балерины. Ее замкнутость могла означать, что внешность во время пожара пострадала. Некрасивая женщина – одно, а некрасивая балерина – совсем иное.

Приказал везти себя прямо в училище. По пути гадал – обезображена? Жалко красавицу, по-человечески жалко. Власов вовсе не был злодеем по натуре, а что приходилось быть жестоким, так работа такая. Согласись Кшесинская сразу получить отступные и удалиться, ничего плохого не случилось бы.

Вахтер на входе в училище сообщил, что мадемуазели Кшесинские обе в классе у Христиана Петровича, и показал, как пройти.