вперед, разбил кулаком окно, нимало не заботясь о том, что разбитое стекло зазвенело и кровь тут же хлынула из пореза на руке. Теперь Джем без труда влез в комнату и оказался рядом с Мэри прежде, чем она поняла, что он сделал. Он подхватил ее на руки, отнес на кровать и уложил; с трудом нашарив в темноте свечу, он зажег ее, вернулся к кровати и опустился рядом на колени, освещая девушке лицо. Он водил пальцем по синякам на ее шее, и, когда она вздрогнула от боли, Джем коротко вздохнул, и опять Мэри услышала, как он выругался.

— Я мог уберечь тебя от этого, — сказал он, а затем, задув свечку, сел рядом с нею на кровать, взял ее руку, подержал немного и отпустил. — Господи, зачем ты с ними поехала?

— Они ошалели от пьянства и, по-моему, сами не знали, что делают. Я против них была беспомощна, как ребенок. Их оказалась целая дюжина, если не больше, и мой дядя… он вел их. Он и разносчик. Если ты об этом знаешь, то зачем спрашиваешь? Не заставляй меня вспоминать. Я не хочу вспоминать.

— Они сильно тебя избили?

— Синяки, царапины — сам видишь. Я пыталась убежать и рассадила бок. Конечно, они меня опять поймали, связали по рукам и ногам на берегу и заткнули мне рот мешковиной, чтобы я не могла кричать. Я видела, как сквозь туман идет корабль, — и ничего не могла сделать, одна, на ветру и под проливным дождем. Мне пришлось смотреть, как несчастные умирают.

Голос Мэри сорвался, она замолчала и повернулась на бок, закрыв лицо руками. Джем не шевелился. Он молча сидел рядом на кровати, и девушка чувствовала, что он далек от нее, окутанный тайной.

Она стала еще более одинокой, чем прежде.

— Мой брат обращался с тобой хуже всех? — спросил Джем чуть погодя.

Мэри устало вздохнула. Не все ли равно, теперь это уже не имело значения.

— Я же сказала, что дядя был пьян, — ответила она. — А ты ведь лучше меня знаешь, на что он тогда способен.

— Знаю. — Джем помолчал, потом снова взял ее за руку. — Джосс поплатится за это жизнью, — сказал он.

— Его смерть не вернет тех, кого он убил.

— Я сейчас думаю не о них.

— Если ты думаешь обо мне, можешь не тревожиться. Я сама способна за себя постоять. По крайней мере одному я научилась — полагаться только на себя.

— Женщины — слабые существа, Мэри, несмотря на всю их смелость. Лучше тебе сейчас держаться от всего этого подальше. Я найду выход.

Девушка не ответила. У нее были свои планы, и Джем в них не входил.

— Что ты собираешься делать? — спросил он.

— Я еще не решила, — солгала она.

— Если Джосс уезжает завтра ночью, тебе некогда особенно раздумывать, — сказал Джем.

— Он уверен, что я поеду с ним. И тетя Пейшенс тоже.

— А на самом деле?

— Это зависит от того, что будет завтра.

Несмотря на чувство к нему, она не спешила посвящать Джема в свои планы. Она по-прежнему ничего о нем не знала, к тому же он не в ладах с законом. Тут девушке пришло в голову, что, выдав своего дядю, она может выдать и его младшего брата.

— Если я тебя кое о чем попрошу, что ты мне ответишь? — спросила Мэри.

Тут Джем впервые улыбнулся, насмешливо и снисходительно, как тогда в Лонстоне, и ее сердце тут же рванулось к нему, ободренное этой переменой.

— Откуда я знаю? — сказал он.

— Я хочу, чтобы ты ушел.

— Ухожу немедленно.

— Нет, я имею в виду — прочь с пустошей, подальше от трактира «Ямайка». Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не вернешься сюда. Я могу бороться с твоим братом, он мне теперь не страшен. Но не хочу, чтобы ты завтра оказался здесь. Пожалуйста, обещай мне, что уедешь.

— Что у тебя на уме?

— Тебя это не касается, но ты можешь угодить в ловушку. Больше я ничего не скажу. Лучше тебе поверить.

— Поверить? Господи, конечно я тебе верю. Это ты не хочешь мне довериться, глупышка. — Джем беззвучно засмеялся и, склонившись над нею, обнял и поцеловал Мэри так, как целовал в Лонстоне, но только нарочито сердясь. — Раз так, веди свою игру сама и не вмешивайся в мою. Если ты ищешь приключений, я не могу тебе помешать, но ради своего прекрасного личика, которое я целовал и поцелую еще, держись подальше от опасности. Ты же не хочешь себя погубить? Теперь мне пора, через час уже будет светло. А если у нас обоих планы сорвутся, что тогда? Что, если мы больше не увидимся? Ну конечно, тебе будет все равно.

— Я этого не говорила. Ты ничего не понимаешь.

— Женщины думают не так, как мужчины: мы движемся разными путями. Вот почему я их недолюбливаю: от них только неприятности и неразбериха. Было славно прокатиться с тобой в Лонстон, Мэри, но когда дело идет о жизни и смерти, как сейчас, ей-богу, я хотел бы, чтобы ты оказалась за сотню миль отсюда и сидела бы важно с шитьем на коленях где-нибудь в опрятной гостиной, где тебе самое место.

— Такого никогда со мной не было и не будет.

— Почему нет? Когда-нибудь ты выйдешь замуж за фермера или за мелкого торговца и заживешь, пользуясь уважением соседей. Только не рассказывай им, что ты когда-то жила в трактире «Ямайка» и что тебя любил конокрад. Они тебя тогда на порог не пустят. До свидания, и удачи.

Джем встал и пошел к окну. Он пролез в дыру, которую пробил в стекле, и, обхватив ногами столб крыльца и одной рукой держась за одеяло, спустился на землю.

Мэри наблюдала за ним из окна и инстинктивно помахала рукой на прощание, но Джем повернулся и пошел, не оглянувшись, скользя по двору, как тень. Девушка медленно втянула наверх одеяло и положила его обратно на кровать. Скоро наступит утро; ей больше не заснуть.

Мэри сидела на кровати, ждала, когда отопрут ее дверь, и строила планы на ближайший вечер. Нельзя навлечь на себя подозрения; весь этот долгий день она должна быть покорной, даже слегка угрюмой, как будто она окончательно сломлена и готова отправиться в путь с трактирщиком и тетей Пейшенс.

Потом она придумает какой-нибудь предлог — скажем, усталость, желание отдохнуть у себя в комнате перед трудным ночным путешествием, — и тут наступит самый опасный момент. Мэри должна будет покинуть трактир «Ямайка» тайно и незаметно и, как заяц, помчаться