включаются в сферу нашего Я: «Это мой опыт». Благодаря персонификации мы осознаем, что определенное событие происходит с нами, что мы при этом что-то делаем и испытываем некоторые чувства, что это переживание будет иметь некоторые последствия для нашей жизни, и в соответствии с этим мы корректируем наши дальнейшие действия (Janet, 1935a). Персонификация, таким образом, связывает наше чувство Я с прошлыми, настоящими и будущими событиями и с нашими собственными ментальными и поведенческими действиями. В итоге мы обретаем чувство самого себя как активного субъекта (agency).

Как и реализация в целом, персонификация во многом зависит от непрерывной смены наших восприятий, мыслей чувств и действий, то есть от перцептивно-моторных циклов. Как уже говорилось, направленность этих циклов определяется системами действий, активными в данный момент. Чувство авторства наших собственных психических и поведенческих действий усиливается благодаря созданию нарратива, который мы иногда сообщаем другим в виде истории о том, что с нами происходит или произошло. Другими словами, мы создаем представления о том, что происходит с нами и в нас. Важно, чтобы история нашего переживания была представлена в форме сознательных и доступных вербализации мыслей и представлений. Если мы можем обозначить чувство личной соотнесенности нашего переживания, нашего авторства, сделать его фактом в контексте социальной ситуации, то оно становится сильнее по сравнению с тем, если бы мы оставили его при себе. Когда, например, терапевт мысленно напоминает себе, что он должен сохранять терапевтическую позицию в работе с пациентом, который ведет себя агрессивно, он создает описание поведения пациента по отношению к себе и своим собственным ответным реакциям. Когда терапевт находит слова для своего представления о пациенте как человеке, который нуждается в помощи из-за проблем в отношениях с другими людьми, когда терапевт достигает реализации своей собственной роли в терапевтических отношениях: «Я терапевт этого пациента, а не его враг или оппонент», – то это помогает терапевту выбрать путь ответственных и рефлексивных действий вместо автоматических защитных реакций на атаки пациента. Дальнейшему усилению реализации роли терапевта будет способствовать рассказ о взаимодействии с пациентом, помещенный в контекст социальной ситуации, то есть интервизии или супервизии. Действительно, словесное выражение нашего опыта помогает нам действовать более осознанно и внимательно, а значит, более ответственно относиться к тому, что происходит внутри нас, в наших отношениях с другими людьми и с нами в окружающем мире. Наше чувство ответственности за то, чтобы действовать осознанно, следуя реализации нашего опыта, усиливается, когда мы делимся нашими нарративами со значимыми другими.

Однократного рассказа о событиях себе самому и другим обычно недостаточно для завершения реализации. Например, терапевту довольно часто приходится напоминать самому себе о необходимости придерживаться терапевтической позиции в отношении определенных пациентов, несмотря на первое побуждение действовать иначе, о том, что обязательным аспектом реализации является ответственность за свои действия в терапии. Персонификация представляет собой довольно сложную задачу, которая требует от нас вновь и вновь возвращаться к размышлениям о пережитом и/или проговаривать с другими опыт переживания сложных или стрессовых событий (выражать в повествовании нашу реальность). Персонификация необычных или экстремальных ситуаций требует еще больших затрат психической энергии и высокой психической эффективности.

Как и синтез, персонификация может относиться к ситуации конкретного момента (центральная) или последовательности ситуаций/событий длительного периода (расширенная).

Центральная персонификация

Благодаря центральной персонификации опыт переживания текущего момента приобретает качество принадлежности Я (ср.: Damasio, 1999; Edelman & Tononi, 2000; Stern, 2004). Это ведет к тому, что мы можем взять личную ответственность за последующие ментальные или поведенческие действия. Например, персонифицируя наши телесные ощущения и эмоциональные состояния, мы можем сказать: «Я устал(а)», и вслед за этим позаботиться о себе, отдохнуть. Без центральной персонификации, ощущения и состояния не осознаются как свои собственные, тогда мы совершаем либо ошибочные, либо простые автоматические действия. Очень часто у жертв травмы отсутствует достаточная персонификация психических и поведенческие действий, чувств и мыслей в настоящем. Это приводит к деперсонализации, которую, ВНЛ индивида, пережившего психическую травму, может описать, например, такими словами: «Я живу как на автопилоте; Я знаю, что я здесь, но я не чувствую этого».

Расширенная персонификация

К расширенной персонификации относятся те ментальные действия, которые позволяют нам связать переживания, относящиеся к разному времени и разным ситуациям с нашим чувством Я, а также различать эти переживания (Janet, 1928a, 1929a). Мы создаем нашу личность, в том числе личную историю и автобиографическое Я (Damasio, 1999), выстраивая связи между центральными персонификациями и действуя соответствующим образом. Перефразируя Дамазио (Damasio, 1999, p. 17), наше автобиографическое Я зависит от систематизированных, персонифицированных воспоминаний о наиболее важных аспектах нашей жизни: кто, где и когда произвел нас на свет, что нам нравится и не нравится, как мы реагируем на проблемы или конфликты, наше имя, значимые события жизни, остающиеся в памяти, и т. д. Так расширенная персонификация способствует формированию устойчивого во времени чувства целостного Я и построению связной истории личного опыта.

Наши роли, которые мы исполняем в разное время и в разных ситуациях, должны быть связаны между собой, по крайней мере, до той степени, которая позволяет им стать частью нашего целостного Я. Например, терапевт должен быть способен персонифицировать свои роли и опыт ребенка, подростка, студента, родителя, супруга/и, друга, оставаясь при этом в роли терапевта. Каждая из этих ролей и сторон опыта может быть чем-то полезна в терапевтической ситуации в определенный момент. В то же время все эти роли всегда присутствуют на заднем плане, и любая из них может быть доступна в любой момент, но никогда не доминирует, поскольку в терапевтической ситуации основной ролью для нас всегда остается роль терапевта.

Трудности персонификации у людей, переживших травму

Помимо чувства Я, сохраняющего свою константность в разное время и в разных ситуациях, мы обладаем также особыми навыками, тенденциями к действию и констелляциями систем действий, которым мы обучились или которые мы создали сами. Люди, пережившие травму, обычно испытывают трудности, когда им необходимо применить в какой-то области навыки, которые они, как правило, используют в другой сфере жизнедеятельности. Так происходит из-за того, что у человека, страдающего от последствий травмы, ослаблена способность персонификации навыков и тенденций к действию (систем действий), соответствующих разным проявлениям Я, идет ли речь о смене ролей в повседневной жизни или о другой диссоциативной части личности. Например, у них могут быть прекрасные отношения с сотрудниками на работе, к которым они проявляют эмпатию и сочувствие, однако дома со своими близкими или внутри себя по отношению к другим частям своей личности они, кажется, полностью лишены этой способности.

Люди, страдающие от последствий травмы, утрачивают в