Зеб посмотрел на игры: «Трехмерный Уэйко»,[7]«Кишечные паразиты», «Мерзкая погода», «Кровь и розы». И еще одна, эту он раньше не видел: «Нашествие варваров».

И вдруг на горизонте появилась Марджори с глазами спаниеля и прямиком направилась к Зебу; искательная улыбка наперевес, на подбородке — мазок кетчупа. «Спасайся кто может!» — скомандовал себе Зеб: у Марджори был вид старателя, уже застолбившего заявку. Скорее всего, она из тех, кто обшаривает штаны своего приятеля, пока он спит, в поисках следов соперниц, да еще и почту его читает. Впрочем, может быть, это у Зеба просто паранойя. Но он предпочел не рисковать.

— Сыграем? — обратился он к ближайшему вундеркинду, худому мальчику в темной футболке. При мальчике была тарелка с кучкой обглоданных ребрышек. А что это у него в стакане — кофе? С каких пор ребенку в этом возрасте разрешено пить кофе? Да где его родители?

Мальчик взглянул на Зеба снизу вверх большими прозрачными зелеными (возможно, таящими насмешку) глазами. На этих мероприятиях даже дети носили бейджики с именами, и Зеб прочитал у мальчика на бейджике: «Гленн».

— Конечно, — сказал юный Гленн. — В обычные шахматы?

— А какие еще бывают? — спросил Зеб.

— Трехмерные, — равнодушно ответил Гленн. Если Зеб этого не знает, скорее всего, он и играет не очень хорошо. Элементарный вывод.

Так Зеб познакомился с Коростелем.

— Но, как я уже сказал, он еще не был Коростелем, — говорит Зеб. — Он был еще пацаном. С ним еще случилось не слишком много всякого плохого. Хотя «слишком» — понятие относительное.

— Правда? — говорит Тоби. — Ты так давно его знал?

— Неужели я буду тебе врать?

Тоби задумывается.

— Насчет этого — нет.

Зеб щедро (и снисходительно) дал Гленну играть белыми, и Гленн проехался по нему, как танк. Впрочем, Зеб вполне достойно сопротивлялся. Затем они сыграли раунд в «Трехмерный Уэйко», и Зеб побил Гленна, который тут же захотел сыграть еще раз. Вторая игра закончилась вничью. Гленн посмотрел на Зеба с чуть большим уважением и спросил, откуда тот приехал.

Зеб в ответ соврал, но соврал увлекательно: он вставил в рассказ мисс Тификацию и Плавучий Мир, и некоторое количество медведей из «Медведелёта», но изменил имя организации и названия городов, а также выкинул все, что касалось мертвого Чака. Гленн сроду не выходил за пределы охраняемого поселка (во всяком случае, на своей памяти), так что байки Зеба для него, наверное, были все равно что героические мифы. Хотя он очень старательно делал вид, что не впечатлен.

Как бы там ни было, теперь Гленн на каждом барбекю оказывался рядом с Зебом, а также околачивался там, где можно было его встретить, во время обеденного перерыва. Это не было культом героя; и сделать себе из Зеба папу Гленн вроде бы тоже не хотел. Зеб решил, что Гленн воспринимает его как старшего брата. В «Здравайзере-Западном» было не так много ровесников Гленна, подходящих ему в качестве товарищей для игр. Во всяком случае, равных по уму. Впрочем, нельзя сказать, чтобы Гленн держал Зеба за равного по умственным способностям, но тот хотя бы попадал в нужный диапазон. В происходящем был элемент командной игры: Гленн изображал кронпринца, а Зеб — туповатого придворного.

Сколько точно лет было Гленну? Восемь, девять, десять? Зеб затруднялся определить, поскольку очень не любил вспоминать собственную жизнь в похожем возрасте. Он тогда слишком много времени провел во тьме, в обоих смыслах. Те годы следовало забыть, и Зеб старательно работал над этим. И все же при виде мальчика этого возраста его первым порывом всегда было закричать: «Убегай! Убегай быстрей, как можно дальше!» А вторым — закричать: «Вырастай! Вырастай большим как можно скорее!» Если вырасти очень большим, то никакие они уже не будут иметь над тобой власти. Во всяком случае, большой власти. Впрочем, китам это не помогло, подумал Зеб. И тиграм. И слонам.

В жизни юного Гленна определенно были какие-то «они». Или, может быть, «оно». Что-то его преследовало. Такой у него был взгляд — Зеб знал этот взгляд, он видел его в зеркале, когда отражался неожиданно для себя: осторожный, недоверчивый взгляд человека, не знающего, какой куст, парковочное место или шкаф внезапно разверзнутся, открыв поджидающего в засаде врага или бездонную пропасть. Впрочем, у Гленна не было шрамов и синяков, и он не испытывал трудностей с поглощением пищи; во всяком случае, Зеб у него ничего такого не заметил. Так что же или кто же его преследует? Может быть, ничего определенного. Скорее — отсутствие чего-то, дыра, вакуум.

Через несколько четвергов в результате внимательного наблюдения Зеб заключил, что ни отец, ни мать Гленна особо не интересуются сыном. И друг другом тоже: судя по языку тела, они уже давно прошли стадию раздражения и даже стадию эпизодических вспышек неприязни и перешли на стадию активной ненависти. Встретившись в общественном месте, они мерили друг друга ледяными взглядами, обменивались односложными приветствиями и быстро расходились. Котел ненависти кипел у них на плитке ярости, тщательно скрываемый за плотно задернутыми занавесками; он поглощал все их внимание, а роль Гленна свелась к разменной карте или, может быть, примечанию мелким шрифтом. Возможно, мальчик прибился к Зебу по той же причине, по которой дети любят динозавров: когда ты брошен на произвол неподвластных тебе сил, хорошо иметь в друзьях большое чешуйчатое чудовище. От этого на душе спокойней.

Мать Гленна работала в администрации пищевого снабжения поселка, ведала запасами продовольствия и составляла меню. Отец Гленна был крупным ученым, но не звездой — занимался он необычными бактериями, причудливыми вирусами, чокнутыми антигенами и пошедшими по кривой дорожке вариантами анафилактических биовекторов. В сферу его интересов входили «эбола» и «марбург», но сейчас он работал над редкой аллергической реакцией на мясо, связанной с укусами клещей. Гленн объяснил, что эту реакцию вызывает белок, содержащийся в слюне клеща.