Ее потрясла его страсть и необычное признание.

Теперь между ними возникли живые нити любовного влечения: сознание Хоупа поразила мысль, что это полное сумасшествие, что он, в лучшей поре своей жизни, и они оба жаждали пережить удовольствие, такое общедоступное и такое тривиальное, с одной точки зрения, и такое таинственное и чудесное — с другой. И вот они стоят рядом, так и не прикоснувшись друг к другу, в своей страсти желающие одного: чтобы непреодолимый барьер возник между ними прямо на ровной глади травы. Мэри сама себя надежно заперла в чертогах целомудрия и осторожности, а он готов был принести себя в жертву подобно средневековому рыцарю.

Плеск воды на берегу озера прозвучал насмешкой.

Ветер прошелестел по лесу точно приглушенный стон непостижимого удовольствия.

И в течение долгой минуты они стояли друг напротив друга, оба одного роста, совершенно неподвижно.

А затем…

— Я должна идти, — сказала она. — Я должна идти!

Он наблюдал, как она быстро удаляется, а потом принимается бежать вдоль берега озера, вверх по склону, который вел прямиком к деревне, и он выдохнул весь воздух из легких, словно бы избавляясь от всей тяжести и напряжения, которое накопилось в его теле.

Он был дома.

— Мой дорогой друг! — Полковник Мур не скрывал возмущения. — Мы уже думали, будто вы покинули нас всех в Кесвике. Был полдень следующего дня, и Хоуп только поднялся с постели после целой ночи мучительного кошмара. Ему привиделась бездонная тюремная камера с гладкими черными стенами, над головой свисают петли цепей и веревки, попорченные крысами, а на него, бледного, полуживого от ужаса, неотвратимо надвигается гигантская машина, готовая раздавить, сломить его, медленно распороть его сухожилия, отделив от костей. Он кричал, надеясь, что придет Мэри, но она так и не появилась.

Он с секунду смотрел на свежее лицо, на тщательно припудренный парик полковника, словно не узнавая его. Восприняв это как преднамеренное оскорбление, полковник больше не стеснялся в выражениях гнева.

Вошла Мэри с чаем. Хоуп еще не виделся с ней сегодня утром, и ее появление совершенно изменило все его чувства. Она излечит его, в этом сомневаться не приходилось. Он просто улыбнулся ей, и она ответила на его улыбку — сдержанно, но ответила. Полковник Мур посчитал это общепринятым гостиничным флиртом.

— Мисс д'Арси, — объявил он, нанося удар в самое чувствительное место, — отправилась на прогулку к озеру с моей женой. Я уверен, мы могли бы рассчитывать на более сердечный прием, в особенности с вашей стороны, сэр. Мисс д'Арси была весьма удивлена вашим необъявленным отъездом, и это после нескольких недель такого настойчивого внимания, ничего не скажешь — настоящий образчик поклонника.

Хоуп наблюдал за Мэри, но ее руки даже не дрогнули, да и выражение лица никак не выдало ее чувств. Тем не менее он понимал, что выдает ее само это безразличие. Но как она держится! Вместе их никто не сумел бы остановить — они могли бы изменить мир. Он бы забрал ее с собой в Америку, и там они бы покорили весь континент. Кто смог бы противостоять им? Кто бы стал задавать им лишние вопросы? Или разнюхивать, откуда они родом, выведывать подробности их прошлой жизни и занятий, интересоваться их убеждениями? Она совершенно не подходила для его прежнего мира, но являлась средством найти и завоевать новый.

Мэри вышла из комнаты, не замечая его неуместно радостного взгляда.

Молчание Хоупа Мур воспринял как осуждение собственной безапелляционной решительности. Эта его черта, которая на войне считалась настоящей добродетелью, создавала немалые сложности в обществе.

— Я встретил весьма порядочного человека по фамилии Ньютон, — заметил Мур.

Хоуп сразу же встревожился.

— Вы знакомы с ним?

— Ньютон?..

— Адвокат из Честера… того же круга, что и вы сами, член парламента, уехал оттуда из-за подлецов, с которыми ему приходилось иметь дело… никаких обид, мой дорогой друг… В разговоре всплыло ваше имя… уж и вспомнить не могу, каким образом… и… (простите мне все эти осложнения с завещанием мистера д'Арси, но я и в самом деле чувствую себя обязанным исполнять его волю, вы же знаете, я действительно обязан)… одним словом, в разговоре я спросил его, а не знает ли он такого полковника Хоупа? Он ответил, да, знает, хотя, возможно, полковник и не помнит его. А как бы вы описали его? Я воспользовался представившейся мне возможностью — уж соблаговолите простить меня — спросил его… о вашей внешности, о ваших манерах… такого рода вещах. И что же… хотя я нисколько не был удивлен, он свел все к тому, что вы и есть «тот самый»… самый что ни на есть подходящий: вы — именно тот, кого я сейчас вижу перед собой.

— Мне приятно это слышать.

— И мысли не имел вас обидеть… это завещание мой тяжкий крест, вы же знаете.

Хоуп кивнул и собрался было заказать бренди, но ему совсем не хотелось звать в комнату Мэри. Он вытащил трубку, намереваясь, в нарушение собственных правил, выкурить ее утром, а заодно потомить полковника. Подумать только — он принялся шпионить за Хоупом! Он положил трубку обратно в мешочек, явно демонстрируя свое неудовольствие.

Мур сдержался и больше уже не стал возвращаться к этой теме. Он все еще переживал их последний разговор в Кесвике. Даже эта не вызывающая сомнений и такая своевременная рекомендация от человека по фамилии Ньютон не вполне притушила его подозрительность. Два письма, отправленных этим утром, должны были прояснить дело: они в точности не следовали требованиям завещания, однако отвечали его духу.

И что важнее, они должны были утишить нетерпение Амариллис, которая совершенно ясно дала понять, что из-за каких-то там бумажек не намерена упустить великолепную партию.

— Я думаю, нам следовало бы присоединиться к дамам, — заметил Хоуп после короткого молчания, самим тоном давая понять, что Мур ни в коем случае не должен ими пренебрегать. И снова Мур почувствовал себя одураченным.

Хоуп оставил полковника дожидаться в гостиной, отправившись на кухню, где наткнулся на Мэри и ее мать, едва не до смерти напугав ее своим появлением, точно сам Юпитер спустился в ее скромное прибежище.

— Мэри, — позвал он. Она стояла к нему спиной. — Мэри, — повторил он терпеливо и мягко.

Она резко обернулась к нему, ее взгляд был полон осуждения.

— Я все могу объяснить, и это не имеет никакого отношения к тому, что я говорил вам прошлой ночью. Вы согласитесь со мной, когда я позже расскажу вам, впрочем, именно так я и намеревался сделать. Я знаю полковника Мура уже некоторое время… с той поры, как служил в армии, и стоило мне лишь приехать в этот благословенный край и столкнуться с ним, как он принялся докучать мне своей опекой. Было бы крайне невежливо с моей стороны не уделить бедной девушке свободный день, но это и все: добрый день, миссис Робинсон.

Последняя присела в реверансе, смущенная прямым и в то же время весьма мудреным, с ее точки зрения, обращением Хоупа к ее дочери, которая по-прежнему продолжала хранить молчание. Он кивнул и вышел из дома в серое, сухое утро; озеро лежало перед его взором столь же свинцово-серое, как и тучи.