Миша наконец увидел на противоположной стороне улицы стоявшую у витрины небольшого кафе Анжелу, которая действительно была не одна, а с высоким худощавым мужчиной. И только полный идиот принял бы эту пару за деловых или случайных знакомых. Неважно, что одета девушка была в деловой костюм. А рассыпавшиеся по плечам волосы вместо всегда строго приглаженной прически? А сияющие от счастья глаза? Сейчас никто не дал бы Анжеле больше шестнадцати лет.

Спутник ее выглядел старше, хотя и ненамного. Будь он темноволосым, легкая смугловатость кожи и чеканный – что называется, медальный – профиль делали бы его похожим на киношного злодея. Но светлые волосы превращали «злодея» в переодетого сказочного принца. В благородного рыцаря, пусть даже и не семнадцатого века, а современного. Вытертые джинсы, кожаная жилетка и серьга в ухе шли «рыцарю» чрезвычайно.

Даже странно, как меняет человека всего-то цвет волос. «Как летошняя солома», говорила бабушка. Миша не знал, что такое «летошняя», но слово ему нравилось. Оно пахло июлем, низким гудением пчел, колодезной водой, от которой ломит зубы, нагретой пыльной тропинкой посреди пестрого разнотравья.

Кафе называлось «Тайна». Общая тайна объединяла остановившуюся перед кафе пару, заслоняя, отгораживая от шумной пестрой толпы. Темная, до зеркального блеска вымытая витрина, где слабо двигались фигуры отражений – как проводников «туда»! – казалась порталом в другое измерение, другой мир. Мир, где нет суеты, повседневных пустяков, утомительно необязательной мельтешни. Только двое.

Анжела протягивает руку своему спутнику… Прикосновение кажется таким нежным, таким родным. Я чувствую его всем своим существом…

Что? Я?! Я чувствую ее прикосновение!..

* * *

– Ну как? Теперь узнал?

Я пока не в силах вымолвить ни слова, поэтому лишь киваю.

– Но я же не помню, как…

– Ну вспоминай, что ж. Вспоминай. Должен же и ты хоть какое-то удовольствие от процесса получить. – Он усмехнулся и щелкнул пальцами.

* * *

– Леша… Лешенька! Алекс! – Нежный голос ласкает кожу теплым дыханием.

Анжела! Ангел мой! О небеса, какое счастье вы мне послали! Наконец-то я могу получить воздаяние за все свои неудачи, беды, унижения. За презрительные взгляды, за бесконечные безнадежные кастинги, за «оставьте телефон, мы вам позвоним». Безработный актер – это клеймо, отравляющее не только того, кто его несет, но и всех окружающих. Им плевать, насколько ты талантлив, им плевать, какой ты актер. Ты безработный, и этим все сказано. Ты безработный, и, значит, ты никуда не годишься, никого не интересуешь.

Подумаешь, Том Круз! Ну что в нем такого особенного? Да ничего! Кроме того, что о нем знает весь мир. Про наших я вообще молчу. Что такое этот ваш Безруков? Повезло пацану, и ничего больше. Ни рожи, ни таланта, а поди ж ты! Как актер я круче его, а толку? И вот появился наконец человек, для которого я – не неудачник, не никто, не пустое место. Человек, который верит в мой талант, верит, что я получу заслуженную славу, что не только достану рукой до звезд, а и встану – по праву – рядом с ними.

Анжела! Ангел мой!

– Вставай, – шепчет ангел. – Опоздаем.

Я вспоминаю, что сегодня Анжела представит меня «своим», и настроение слегка портится. Цену ее семейке я знаю заранее. Папаша – надутый сноб, как все богачи. Мачеха – жадная длинноногая стерва. Младшая сестрица – совершенно никчемная особа, которой папашины деньги настолько снесли башню, что она уже не знает, какой бы еще гадостью развлечься.

Анжела, конечно, ничего такого про них не говорила, она вообще никогда ничего плохого о людях не говорит. Но я-то не мальчик зеленый, я ж понимаю. И теплота, с которой она упоминает об отце, ничегошеньки не означает. У моего ангела сердце настолько огромное, что может оправдать и согреть любого. Конечно, она благодарна отцу за то, что родил и вырастил, как же иначе. Но благодарность – не любовь, не пудрите мне мозг.

– Алекс, подъем! Я уже оделась! – по комнате кружится прекрасный эльф в облаке чего-то легкого, небесно-голубого.

В этом платье Анжела выглядит великолепно – мне хочется его немедленно сорвать! Я пытаюсь дотянуться до своего сокровища, до своей девочки, но она ускользает и хмурится:

– Ну же! Поднимайся.

И вот, вместо того чтобы схватить, прижать, не выпускать, я послушно вылезаю из постели и тащусь в душ. Перспектива грядущего знакомства с родственниками Анжелы меня не слишком радует. Я долго торчу в душе, намыливаюсь, споласкиваюсь, опять намыливаюсь, опять споласкиваюсь – так и кожу недолго до нуля стереть, – приходится вылезать. Бреюсь сверхъестественно тщательно, бритвой двигаю еле-еле, осторожничаю, не дай бог порезаться, будут потом пялиться. Разглядываю полученный результат – вот тут не щетинка пропущенная? Вроде нет, но на всякий случай обрабатываю сомнительное место еще раз. Все должно быть безукоризненно. Дважды чищу зубы. Натягиваю на мокрое тело банный халат, стаскиваю его, вытираюсь полотенцем, опять надеваю халат – фу, он уже влажный, гадость какая! Снимаю, еще раз вытираюсь, ныряю в халат Анжелы. Он сухой, теплый и пахнет чем-то нежным, умиротворяющим. Беспокойство немного отпускает.

Когда-то давно, помню, один мой приятель издевался над понятием «люди с тонкой душевной организацией»:

– Да ладно, – махал рукой, – вы все это специально придумали, чтоб внимание окружающих привлекать. Ну какая такая повышенная эмоциональная чувствительность? Придумали, что творческие натуры – это люди прям вовсе без кожи, и довольны теперь. Вот чего ты все время дергаешься, то в облаках витаешь от восторга, то на стену в отчаянии лезешь оттого, что сосед косо на тебя посмотрел? Сам себя накручиваешь, и ничего больше.

Тупой придурок! Сам бы попробовал пожить с этой самой «тонкой душевной организацией»! Когда все струны натянуты так, что даже нежное прикосновение отзывается почти болью, как будто действительно нет никакой кожи, содрана, и чувствуешь окружающий мир прямо оголенными нервами. А уж от грубого слова или фальшивой улыбки и вовсе весь мир превращается в пылающий ад, хоть в петлю лезь.

Понятно, что для актера тонкая организация – основа основ. Он же должен публику зажечь, а чем зажигать, если сам тупой и ничего у тебя не горит, не болит? Без этой тонкости, без темперамента, без нерва, без надрыва артист никогда ничего толкового не создаст. Но жить с этим – тяжко, поверьте. Вот просто возьмите и поверьте, если уж сами никогда ничего подобного не чувствовали.

– Какой ты смешной в моем халате! – Анжела целует меня на пороге кухни. От ее поцелуя где-то меж ключицами начинает светиться маленькое теплое солнышко, такое же умиротворяющее, как запах Анжелиного халата.

Кофе я пью медленно, делаю между глотками «мхатовские» паузы. Из-за этого предвизитного мандража я даже вкуса кофе толком не чувствую. Обидно. Анжела меня не торопит, говорит рассудительно:

– Все равно еще ждать, пока у тебя волосы высохнут, не пойдешь же ты с мокрой головой.