Она придерживает меня, напоминая, что нельзя.

— Да. Не после того как немного заживут ссадины, вот с новыми лекарствами сможешь аккуратно двигаться в воде.

Неужели?! Я начинаю сходить с ума от неподвижности! Все затекает, болит, немеет. О бассейне я даже не мечтала!

Мне пророчат неподвижность и инвалидное кресло на ближайшие несколько месяцев. Но если сработают инъекции… А если нет?!

Закрываю глаза, стараясь отключиться и уйти в себя. Ненавижу себя за эту внутреннюю панику.

Мне так долго объясняли, что я ничтожество, и своими достижениями обязанная другим людям. Ни разу я с этим не согласилась и не почувствовала себя так.

А сейчас чувствую — ничтожество и тряпка. Я не могу ничего. Только терпеть. И не жаловаться. От меня ничего не зависит. Только от других людей. Только и могу что плакать. Но плакать не получается. Не знаю почему. Словно камень в груди. Погружаясь в себя, чувствую, как нарастает боль там. Нарастает и… сердце мое сейчас разорвется! И по вискам мокро и щекотно.

Музыка!

Тонкая мелодия проникает под кожу, рисуя на оголенных нервах свои изящные узоры. Пронзает! И камень взрывается у меня в груди. Я превращаюсь в слезы.

В больнице все замирает. Фоновые шумы исчезают.

Это для меня?!

Могла ли я когда-нибудь предположить, что Дагер будет публично играть для меня? Никогда…

Плаваю в эйфории и невесомости, не ощущая наконец-то своего многострадального тела.

И хочется попросить его — чтобы остановился. Потому что с меня словно содрали всю броню! А я без нее жалкий Кузнечик.

Но когда музыка внезапно обрывается, мое сердце словно вырывают из груди. И забирают с собой.

Все…

В полном смятении чувств я смотрю в потолок.

Звуки потихонечку начинают возвращаться в больничную реальность. Скрипящая каталка… Шаги… Голоса… Выкрики персонала…

— Диночка, — заходит Надежда Макаровна. — Агния Устинова просится зайти. Можно, я пущу?

— Хорошо… — шепчу потеряно.

И только когда Ася заходит, я понимаю, что от меня хотела Надежда Макаровна.

А я не готова общаться. Я заплаканная. Я разбитая. Мне стыдно за себя. Пульс разгоняется!

— Привет, — пододвигает Ася стул, садясь рядом.

Сжимает слегка мои пальцы. Молчит…

Я не знаю, что сказать. В тяжелые моменты я не допускала, чтобы рядом со мной были люди. Я не понимаю о чем говорить.

— Привет… — шепчу я.

И мы снова молчим.

Ася поправляет на мне одеяло. Промакивает салфеткой виски.

— Оо… Я тоже расплакалась, — покаянно признается она. — Это было такое пронзительное признание!

— Не надо, пожалуйста…

Переключаясь, рассказывает про подарки от ребят. Прикручивает к кушетке лапу для телефона. Устанавливает его туда.

— Здесь настроен голосовой помощник. И голосовые программы. Яна, когда была слепа, пользовалась этим всем. Так что ты легко справишься… Мы будем тебе звонить. Чтобы — отвечала! — требовательно. — Будем скидывать видео с уроков, задания…

Вряд ли я смогу окончить школу в этом году. Но я очень благодарна!

— Если что-то надо — говори, мы привезем.

— Ась… — шепчу шокированно. — Спасибо.

— Пожалуйста. И пусти, ради Бога, Дагера.

Испуганно кручу головой, забывая про позвоночник. Корсет тормозит мои попытки.

— Нет!

— Ну почему, Дин? Что ему еще нужно сделать??

— Ничего не нужно…

— Не любишь его? — мучительно выдыхает Ася.

— Люблю…

Зажмуриваюсь.

Люблю! Очень!

— Обижаешься до сих пор?! Но он же…

— Нет.

— Почему тогда?!

— Я от него отказалась. Когда не нуждалась в нем так сильно. А теперь… Когда нуждаюсь… Так нечестно. Так нельзя. Получается, мне тогда важнее была гордость. А когда я оказалась в больнице — он?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Возмущенно задохнувшись, Ася подлетает со стула.

— А тебе и сейчас — гордость эта дурацкая!

Отрицательно качаю головой.

— Да! Ну, неужели, если поменять вас местами сейчас… Что бы ты чувствовала, Дина, если бы он отказывал тебе, м?! Если бы он позволял другим заботиться о себе, а тебе нет? Но для тебя же важнее принципы, а не то, что он чувствует, правда?! Важнее быть гордячкой! За всех решила! — гневно выговаривает мне Ася. — Ему теперь тоже убиться надо, чтобы ты соизволила снизойти?

Сердито фыркнув, вылетает за дверь.

А я опять реву.

Ася права?

— Я не знаю… — всхлипываю, поднимая руки. — Ну не знаю я, как правильно теперь!

Закрываю ладонями лицо. Руки тут же немеют от слабости и падают вниз. Это специальные лекарства не дают мне двигаться.

Через несколько минут Ася возвращается.

И мы снова молчим, она перебирает мои пальцы. Я сжимаю ее в ответ.

— Как у тебя дела? — примиряюще спрашивает она.

— Лучше. Мне нашли ортезы какие-то крутые… Я смогу плавать в бассейне.

— Аа… Это Рита передала. Кто-то там в Федерации кикбоксинга… — Ася рассказывает детали, я не слышу.

О… Девочки… Это все очень неожиданно для меня. И в груди щемит от благодарности.

— Ну все. Отдыхай. Мы будем тебя навещать.

Уходит.

А я смотрю на экран телефона. Там на заставке фотка ангела. Он играет для меня у больницы… Красивый, ранимый, немного помятый. И очень родной!

И в этот раз, я решаю не возвращать свою броню на место. Не слишком-то она помогает жить. Износилась. Попробую пожить так, без нее — уязвимой и не самой железной девочкой на свете.

Рафаэль

«С днем рождения, Ангел! Любви…». Висит на экране моего телефона надпись. Моргаю, пытаясь прогнать сон. Осматриваюсь. Дома…