автомата. (…) Никакой приказ или приговор перед расстрелом не зачитывали, и я не знаю, за что были расстреляны эти заключенные. После расстрела кто-то еще производил выстрелы в лежавших в яме заключенных, добивая их (…). Затем я, вместе с другими полицейскими, зарыл яму, после чего на автомашинах вернулись в город Псков, в полицию безопасности. (…) По-моему, на этот раз были только полицейские из полиции безопасности. Давали ли мне и другим полицейским после расстрела водку, я не помню» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.1. Л. 56).

Веедлер дал показание и еще об одном расстреле, проводимом эстонской полицией безопасности и СД: «…был произведен в ноябре-декабре 1942 года, днем. К нам пришел Кайзер и сказал, что надо ехать на “экзекуцию”, т. е. на казнь. (…) Мы на этот раз автоматы не получали, а были вооружены пистолетами. Мы взяли из подвала 15–20 человек заключенных мужчин, посадили их на грузовую машину с закрытым кузовом, принадлежащую “полиции безопасности”, сами сели в эту же машину и поехали по маршруту, по направлению к Острову. Вместе с нами поехала легковая машина, на которой следовал Кайзер. Мы приехали на то же место (…). Там уже была выкопана яма. Там мы высадили заключенных из машины. Их ставили на край ямы, лицами к яме, и стреляли в них сзади. (…) Стреляли по команде Кайзера, из пистолетов. (…) Забросав землей трупы расстрелянных, мы вернулись в Псков» (Архив УФСБ по Псковской области. Д.С-17412. Т.1. Л. 57).

Охранник СС Иоганнес Охвриль, еще один участник расстрелов, которые производились эстонской полицией безопасности и СД, так вспоминает это событие: «Осенью 1942 года в часа четыре ночи нас разбудили и сказали, что мы должны будем куда-то ехать. В ворота “Полиции безопасности и СД” были поданы две грузовые автомашины, с закрытым брезентом кузовом. В автомашины были посажены несколько человек из подвальных камер “Полиции безопасности и СД”, потом мы заехали в городскую тюрьму, откуда тоже было взято несколько заключенных. Всего в автомашины было посажено около 30-ти советских граждан. Сопровождали их охранники “Полиции безопасности и СД”. Впереди ехала легковая автомашина, в которой были начальники “Полиции безопасности и СД”. (…) Мы выехали из Пскова на Ленинградское шоссе, когда указатель на город Остров остался справа, мы поехали прямо. Как мне помнится, мы проезжали где-то возле кирпичного завода. Когда мы остановились, то оказалось, что мы находимся среди леса, на вырубке. Там, в песчаном грунте была выкопана яма. Нас, охранников, поставили вокруг машин и вокруг ямы для охраны. После чего и был произведен расстрел, причем поочередно были расстреляны все советские граждане, доставленные нами. На месте расстрела присутствовал шеф “Полиции безопасности” Монт и еще какой-то ассистент в гражданской одежде. (…) Расстрел производился из пистолетов, причем с близкого расстояния, почти в упор, в затылок жертвам. Я лично в этом расстреле не участвовал, а только охранял место расстрела. После расстрела трупы были зарыты. Затем все вернулись в город. (…) По возвращении в город шофер и все, кто участвовал в расстреле, пьянствовали в помещении “Полиции безопасности”» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.3. Л. 104–108).

В 1945 г. Комиссией по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков было установлено, что описанные выше злодеяния, проведенные эстонскими коллаборационистами под управлением немцев, были совершены недалеко от деревни Андрохново, в районе так называемой салотопки бывшего завода «Кожживсырье». Подтвержден также и факт того, что в 1943 г. данные злодеяния коллаборационисты пытались скрыть, причем руками лиц еврейской национальности, которые затем были уничтожены (Алексеев, 2010). Карательная организация, проводившая действия с признаками геноцида по отношению к советским гражданам, под названием «Псковский внешний отдел эстонской полиции безопасности и СД» просуществовала лишь до февраля 1943 г. из-за определенных событий, после которых этот орган был включен в состав айнзацкоманды 3.

Из показаний Иоганеса Маутса[200] от 11.06.1948: «Название эстонской полиции безопасности фигурировало в Пскове до конца февраля 1943 года. Помню, что 23 и 24[201] февраля в Псков приезжал доктор Мяэ[202] (…). Доктор Мяэ произнеc нам большую речь, в которой говорил, что в распоряжение эстонцев дадут земли такой ширины, как было в эстонское время от севера до юга, а в длину столько, сколько завоевано на востоке» (Архив УФСБ по Псковской области. Дело С-17412. Т.1.Ч. 4.Л. 76).

Помимо данных показаний стоит обратить особое внимание на следующий факт: в период, когда в уже захваченной гитлеровцами Эстонии начали создаваться различные полицейские карательные органы, наиболее привлекательным поводом для поступления на службу в которые для эстонских крестьян было то, что за три месяца работы в полицейских батальонах им обещали выделить по три гектара земли с занятых территорий. Среди добровольцев, которые поверили обещаниям, были и те, кто для того, чтобы вступить в ряды карателей, приписывал себе годы. Поэтому некоторые лица, исполнявшие злодеяния, на момент их совершения не были еще совершеннолетними, что в дальнейшем спасло их от расстрела по приговору советского суда (Пушняков, 2005).

Суммируя вышесказанное, становится явным факт того, что главный эстонский коллаборационист Хяльмар Мяэ открыто озвучил территориальные претензии эстонцев на земли нынешних Ленинградской, Новгородской и Псковской областей. Канадский профессор Александр Статиев пришел к выводу, что националисты не видели себя как германскую «пятую колонну», но в другой роли бы им отказали (Statiev, 2010: 61).

Однако подобные планы эстонских коллаборационистов вовсе не устраивали их немецких начальников. Доподлинно неизвестно, что сказали немцы Хяльмару Мяэ за данную речь (в любом случае, войну он успешно пережил), но Псковский отдел полиции безопасности и СД практически моментально лишился автономии. Из показаний Йоганеса Маутса: «На следующий день немцами было погашено название “эстонской полиции безопасности” и было дано служебное название “Айнзацкоманда 3”[203]. Были также изменены внутренние порядки.

(…) Теперь следственные дела, с заключением на немецком языке, шли прямо к начальнику немецким отделом, который решал дальнейший ход следствия и выносил постановление. Таким образом, судьба обвиняемых решалась без всякой комиссии и суда. Новый порядок коснулся и арестованных. Вначале арестованных держали, кроме своей арестантской камеры, в гражданской тюрьме, позже их в тюрьму уже не направляли, а построили на эстонской стороне около станции Моглино лагерь заключенных полиции безопасности. (…) Также были собраны в лагерь Моглино евреи и цыгане, над которыми никакого следствия не велось, а по постановлению немцев их “экзакутировали”. Расстреливал их караул лагеря Моглино. (…) В городе был еще один лагерь, у монастыря, в котором охранниками были украинцы, а вот лагерь Моглино охраняли эстонцы» (Архив УФСБ по Псковской