Бывшие белогвардейцы грузили меня сенсационными знаниями до самого вечера и, только увидев, что слушатель начал клевать носом, наконец угомонились, и после ужина советский капитан был препровожден в мягкую люлю.

* * *

Утром меня разбудил шепот, доносящийся из-за приоткрытой двери:

– Ну что, он проснулся?

– Вроде спит… Ой, нет – смотрит!

В комнату просунулась Петькина голова, и, не заходя внутрь, он поздоровался:

– Доброе утро, товарищ Илья Иванович!

Рядом с Петрухиной башкой нарисовалась еще одна, на этот раз пацана постарше. Тот близоруко прищурил глаза и тоже поприветствовал меня ломающимся баском:

– Здравствуйте, товарищ красноармеец.

– Дурак, это не красноармеец, а офицер! Он капитан!

Обладатель баска смутился и попробовал исправиться:

– Доброе утро, товарищ красный капитан.

Мне стало смешно. Демонстративно оглядев руки, спросил:

– Ребята, я что-то не понял, неужели советский капитан похож на краснокожего индейца? А может, у меня лицо сильно красное? И хватит там в дверях топтаться. Заходите уж целиком, если все равно разбудили.

Петькин дружок на вид был года на три его постарше и оказался двоюродным братом, носящим имя Леонид. Они со старшим сыном Кравцова вчера вернулись из Лиона, когда я уже спать ушел. Узнав от Петра, что у них в доме находится настоящий советский командир, мальчишки часов с шести утра терлись под дверью, ожидая его пробуждения и мечтая узнать, сколько на моем счету убитых бошей, подбитых танков и сбитых самолетов. М-да… у нас такие вопросы военным задают детишки лет до десяти, а те, кто постарше, уже начинают хорошо разбираться в особенностях и различиях воинских профессий, чтобы понимать разницу между противотанкистами, истребителями и пехотинцами. Но у этих импортных щеглов так горели глаза в ожидании рассказа, что я, рассмеявшись, выдал тут же выдуманную историю про героические подвиги, где присутствовали и танки и самолеты и даже корабли. Пацаны восторженно ахали, но минут через пятнадцать появился Аристарх Викторович и, выгнав всех, пригласил выходить к завтраку.

За утренним жором познакомился с его старшим сыном Михаилом. Мишка – высокий кряжистый парень лет двадцати семи, крепко пожал руку и сразу предложил задействовать свои связи для доставки меня до Марселя. Разумеется, после полного выздоровления советского капитана. Воспользовавшись тем, что все немного отвлеклись, шепнул на ухо:

– Документами обеспечу и с кораблем, я думаю, проблем не будет. Только отцу про это не говори, а то он волноваться начнет.

Ух ты, какой шустрый малый! Везде у него завязки есть. Я удивленно поглядел на Мишку, но он в ответ только ухмыльнулся и, подмигнув, начал активно работать ложкой. После завтрака генерал хотел было опять уволочь меня в свой кабинет, но его старший сын пресек эти поползновения:

– Папа, вы наговориться еще успеете, но ведь Илье надо одежду подобрать. А то он в моем пиджаке как в пальто смотрится. Мы съездим к мадам Ланжо и там его приоденем.

Аристарх Викторович, выслушав это предложение, возмущенно вскинулся:

– Михаил, ты думай, о чем говоришь! Какая мадам Ланжо?! Мы что, нищие, нашего гостя одевать чуть ли не у старьевщицы? Поедете к Пьеру. Он шьет быстро, и дня через три у Ильи Ивановича будет нормальный гардероб.

– Хорошо, папа, ты только не волнуйся. Хочешь, чтобы мы шли к Пьеру, значит, пойдем к нему.

Пока грузились в машину, спросил у Мишки:

– Слушай, я ведь по-французски ни бум-бум. И аусвайса тоже нет. Если немцы тормознут, что делать будем?

– Это не проблема. Немцев в нашем захолустье просто нет, а местных полицейских я хорошо знаю, поэтому вопросов никаких не будет. Но на всякий случай – ты мой приятель из Дьеппа. Вы там живете замкнутой русской общиной, и поэтому с языком ты не в ладах. А кстати, ты кроме русского еще какой-нибудь знаешь?

– Немецкий, английский и польский.

– Тогда не из Дьеппа, а с Корли. Это маленький городок на границе с Германией. Поэтому по-немецки и шпрехаешь. Но вопросов, я думаю, все равно никаких не возникнет. И еще… Мне кажется, что новенькая с иголки одежда в твоем положении будет несколько демаскирующим фактором…

Опаньки… А я ведь только-только рот открыл, чтобы это же ему сказать. Какой предусмотрительный молодой человек. Терзают меня смутные сомнения, что он не только младший партнер в фирме своего папаши, но еще и личные дела вовсю крутит, о которых Кравцов-старший понятия не имеет. Поэтому, согласившись отставить Пьера и ехать сразу к мадам Ланжо, спросил у своего спутника, откуда у него такие познания в конспирации. Мишка долго выделываться не стал. Коротко глянув в мою сторону, он просто ответил:

– Я ненавижу бошей. И пусть меня еще младенцем вывезли из России, но я патриот своей страны.

– Франции?

– Нет, России.

И неотрывно глядя на дорогу, словно говоря сам с собой, продолжил:

– Отец сейчас живет в своем мирке и слава богу. Благодаря тому, что у нашей семьи были неплохие накопления, мы в эмиграции смогли нормально устроиться. Но я видел, как эти лягушатники относились к другим русским. Хуже, чем к выходцам из колоний. Ты не представляешь, сколько раз в детстве мне драться приходилось, чтобы выбить из дворовых мальчишек чванство и пренебрежение по отношению ко мне. Мы ведь раньше в Орлеане жили, и только десять лет назад перебрались сюда. Да и переехали лишь из-за того, что у отца сердечный приступ случился, когда он увидел, что его бывшего командира полка, который таксистом работать устроился, хлещет по щекам какая-то французская мразь. А тот, боясь потерять работу, даже не защищался… У Игната Киреевича дочь тогда тяжело болела, и деньги нужны были как воздух.

– А что, Аристарх Викторович его до этого не встречал?

– В том-то и дело, случайно увидел… Они при эвакуации из Крыма друг друга потеряли, а тут вдруг в Орлеане такая встреча… Отец тогда этому лягушатнику по морде дал, так полиция набежала. С трудом откупились. А вечером приступ…

– Ну а с дочкой что?

Михаил улыбнулся:

– Жива-здорова. Сейчас замужем за моим другом. Они в Лионе живут. А отец тогда решил уехать куда-нибудь в деревню. Купил шато, виноградники и забрал с собой семью. Ну и друга старого с дочерью тоже. Сильно переживал, что остальным помочь не может, хотя постоянно вносил деньги в фонд русских ветеранов.

М-да… Как-то все у них тут безрадостно. Вот уж совсем не ожидал от французов такого отношения к эмигрантам. Я-то в прошлой жизни, глядя телевизор, думал, что все эти князья да графы очень неплохо тут устроились. Оказывается – фиг там. Только очень малая их часть быстро офранцузилась и стала себе жить, поживать, добро вывезенное проживать. Причем в основном именно та часть, которая и довела страну до революции. Зато остальные хлебнули лиха сполна… а Мишка тем временем говорил уже о другом: