— Очень хочу. А у нас есть время, всего четырнадцать минут осталось?

У каждого свой подход к времени.

— Не волнуйся, она никогда не приходит вовремя, всегда опаздывает. Да, и вы здесь останетесь, чтобы не мерзнуть, я встречу ее, и мы к вам подойдем.

— Ты только не забудь, когда спектакль начинается, — говорит Б.

Мы поднимаемся по лестнице на пол-этажа и подходим к бару. На антресолях.

Они садятся. Я подхожу к стойке, барменша моя старая знакомая, еще когда я школу кончал в Москве и пытался поступать в театральный, она мне обычно оставляла американские сигареты и не брала сверху ничего.

Может, я ей кого-то напоминал…

— Здравствуй, Саша, — говорит она, — три месяца не видела тебя, с самого Нового года. Тогда, когда ты поил брата, или кто он был, помнишь?

— Брат, вон он, сидит за столом.

— Тебе твой коктейль, как обычно?

— Да, два, пожалуйста.

— И доверху шампанского?

Я даю ей много на чай.

— Спасибо, раньше я у тебя не брала, неловко было.

— Все меняется. Раньше и сигареты были американские.

— Я знаю, что ты их любишь, милый, нету ни одной пачки уже месяца два. Я бы тебе оставила.

— Знаю. Спасибо за коктейли.

Я беру два стакана и иду к столу.

— Я думал, ты там до конца вечера останешься, — язвит Б.

— Старая знакомая.

— А это она тогда подавала тридцать первого вечером?

— Да.

Он поворачивается и машет ей рукой.

Лина тянет через соломинку, пробуя:

— Ой, как вкусно. Как это называется, Сашенька?

— Шампань-коблер.

Тут она замечает:

— А почему ты себе не взял, киска?

— Да, — увидел Б., — чего это ты?

— Мне не хочется, не знаю, идти надо.

Я начинаю волноваться. Мы столько не виделись. Как она ко мне отнесется? Наверно, это конец. Все что угодно, но я не хочу этого прощания, которое, понимаю, неизбежно; я не хочу быть, жить без нее. Я — пустота, и пустое все вокруг.

— Б., — говорю я, — вот деньги, — кладу пять рублей из кармана на стол, — выпьете, возьмешь еще, и на чай ей оставишь — да не забудь, ей, а не себе. А то так и будешь, как бедный студент, весь вечер с одним коктейлем сидеть. — (Ненавижу.)

— А я и так не богатый.

Он забирает деньги со стола.

— Я пошел, друзья.

— Поговори еще, — просит Лина, — мне так нравится, когда ты говоришь. И в этом пальто ты такой неприступный.

Еще ж пальто!

— Ну, я буду, — говорю я и бегу по лестнице к большому зеркалу. Пугало, ей-Богу. Я оправляю пальто и так и эдак. А ну, думаю, ничего не изменится. Может, на руку взять? Но это идиотство. Да и упаду я под ним, такое оно тяжелое. И на какую руку взять…

Остается пара минут, а дойти до кинотеатра и спуститься минута. Мне не хочется опять стоять и ждать, и дергаться.

Я выхожу на улицу, двести пятьдесят раз пытаясь поправить прическу, волосы, бесполезно.

Я дохожу до парапета и смотрю сверху, на вход кинотеатра, там, конечно, пусто.

Смотрю влево, там прогуливается у круглой клумбы какая-то девушка в замшевом пальто и шапке торчащего меха. Интересно, в чем придет Наталья?

Я медленно спускаюсь по каменным ступенькам, выхожу на площадку у кинотеатра и подхожу к бордюру. Оглядываюсь на девушку, она стройная и элегантная. Может, подойти познакомиться? А почему бы и нет, я свободный, все равно все кончилось или кончается, ее не волновало, что со мной и как я. Фу-у, какая чушь в голову лезет. Я ставлю ногу на бордюр и пытаюсь расправить полы пальто, запахнуть так, чтобы было «модно». Минут пять я меняю позы и положения. Я чувствую внутри пустоту и напряжение. Смотрю на дорогу, где машины, никто не затормаживает, она должна приехать на такси. Вечно опаздывает, конечно — я же могу ждать, я буду это делать, ждать.

— А старых друзей мы уже не узнаём? — неожиданно раздается голос за моей спиной.

— Нет, — невежливо буркаю я и гляжу на остановившееся такси. Нет, не она.

Я оборачиваюсь, эта девушка в замшевом пальто тонкого стильного покроя, что гуляла слева. Откуда я могу ее знать? Шапка с торчащими иглами меха надвинута на глаза. Ну, времена! — если такие девушки сами знакомятся…

— Санечка, — слышу я родной голос, — ты правда не узнал меня? Неужели я так изменилась?

— Наталья!.. — я приоткрываю рот от изумления. — Я не узнал тебя. Ты давно приехала?

— Я жду тебя минут двадцать. Я раньше приехала.

О, Господи, ужасаюсь я, значит, она видела все позы, которые я принимал, изменял, пытался.

— А почему ты ко мне не подошла?

— Я не смотрела вокруг, думала, когда ты приедешь, увидишь меня сам. Ты же мне не разрешаешь смотреть по сторонам…

Я вздрогнул. Она посмотрела мне в глаза. Меня внутри будто вересковым медом окатили.

— Ты же знаешь мои минус два с половиной. Но я бы не узнал тебя все равно, ты так не похожа на ту Наталь… — я осекаюсь.

— Ну-ну, — она улыбается, — не стесняйся.

— Ты хорошо очень выглядишь.

— Спасибо, Саня. Вот мы и дожили до комплиментов. Это редкость — от тебя.

— Да, не умею говорить, лучше выражать.

— Я с тобой полностью согласна, Санечка, — она смеется. — Ты что такой серьезно-возвышенный? Ты мне нравишься в этом пальто. Оно тебе идет. Но я сразу узнала тебя.

— Это приятно.

Она берет меня за руку и смотрит так мягко, грустно, ласково, нежно, и вдруг говорит:

— Саня, очень плохо было? — так тихо-тихо. — Я знаю, я плохая, но я не могла.

— Ну что ты, — я задыхаюсь, — это ничего, Наталья, пустяки.

Голос мой прерывается…

Она отклоняется от меня. Была так близко-близко.

— Тебе даже не хочется меня поцеловать?

— Потом.

— Хорошо, Санечка! Что мы будем делать, куда ты меня поведешь? — она хочет быть бодрой.

— Мы вроде в театр собирались. На «Золотого мальчика».

— У меня есть один… — и она долго смотрит на меня. — Что ты, Санечка? Что с тобой? Ты не глядишь на меня.

— Все нормально, Наталья. Все прекрасно.

— Саня, ты не очень обидишься, если… мы не пойдем в театр?

Я смотрю на нее. Она мгновенно объясняет, касаясь чуть моей руки. У нее всегда это очень красиво получалось, будто нечаянно, будто ей не разрешено все.

— Прилетел папа на три дня, по работе. И я бы хотела вернуться раньше. Он только в двенадцать дня пошел домой. Я даже не поверила. С трудом придумала, куда мне надо на ночь глядя.

— Конечно, Наталья Борисовна, все,