– Но почему ненавидеть? – искренне удивилась Маша. – Можно же уважать человека, но не любить. А потом… ты же все время заключаешь сделки, папа Вова. И брак – это тоже своего рода сделка.

– Но сделки иногда срываются.

– Тогда надо разводиться.

– Это не всегда возможно, – сказал Владимир Вениаминович и поднялся из-за стола. – Поедем, Маша, я отвезу тебя домой.

Притихшая Маша надела свою модную норковую шубку. Она стояла у выхода и ждала папу Вову, который удалился на несколько минут. Она жалела, что так разоткровенничалась, и опасалась, что эта встреча может оказаться последней. Рвать с Картушем ей пока не хотелось. Ее, в общем, все устраивало. Снова придется искать спонсора… А Марьянке сейчас не до ее проблем. На улице же просто так не подберут. Наверное, Маша просто слишком много выпила, и все наложилось на старые дрожжи.

Наконец появился папа Вова, взял Машу под локоть и повел к машине. Антон услужливо распахнул дверцу.

Антон вопросительно посмотрел на Картуша.

– Ко мне, – сказала Маша.

Владимир Вениаминович молчал всю дорогу.

– Утром за мной заедешь, – сказал Картуш Антону перед Машиным парадным.

Антон молча кивнул. У Маши от удивления округлились глаза: папа Вова никогда не оставался у нее на ночь. И тут ей почему-то стало страшно. Его же чем-то шантажировали! Марьянка высказывала предположение о какой-то патологии! Что-то нужно было срочно придумать. Она не могла подать никакого знака Антону, да и кто ей Антон, он же работает на папу Вову. Как только поднимутся к ней, нужно сразу же позвонить Марьянке. Соврать папе Вове, что обещала с ней связаться и как-то дать ей понять, чтобы немедленно приезжала. Или, может, Ухову… Но телефон Ухова записан на какой-то бумажке, дура, не выучила его на память. Но кто же мог предположить?! Только бы Марьянка все сразу же поняла! Только бы примчалась! А если она не сможет вырваться?! Как ей объяснить, что ехать надо немедленно?

Маша ватными ногами пошла к двери. Владимир Вениаминович молча следовал за ней. Они поднялись на лифте на шестой этаж. Маша никак не могла попасть ключом в дверь: у нее дрожали руки. Папа Вова этого не заметил, или сделал вид, что не заметил, или подумал, что она слишком много выпила сегодня.

В коридоре почему-то горел свет. «Неужели забыла выключить?» – пронеслось в голове у Корицкой.

Они зашли, Картуш закрыл замок и расстегнул пальто.

– Так торопилась, что забыла про свет? Как обычно, опаздывала? – спросил он. – Ветер гуляет в красивой голов…

Он не закончил слово. Увидев его выражение лица, Маша тоже повернулась. Из маленькой комнаты появились Алькен с пистолетом и его друг Ибрай Мустафин с обрезом. У Маши подкосились ноги. Она впервые в жизни потеряла сознание.

* * *

Она практически сразу же пришла в себя, в основном от запаха мочи. Владимир Вениаминович держался рукой за стену. Переживания последних дней дали о себе знать. В этот момент он испытывал просто звериный страх, увидев этих двоих с перекошенными лицами.

Маша решила притвориться, что все еще находится без сознания, и не открывала глаза, хотя было очень противно: промок весь рукав.

– Так… – медленно произнес Алькен.

– К-к-кто вы? – пролепетал Владимир Вениаминович.

– Вопросы здесь задаем мы, – ответил Кунанбаев. – И хотим тебя спросить о том же.

– Н-н-но это же…

– Ты давно ее знаешь? – Алькен мотнул головой на лежавшую без движения Машу.

– Н-н-нет. Ме-месяца четыре, – заикался Картуш.

– Вот сука, – процедил Кунанбаев. – Не успел я уехать. Времени зря не теряла.

– А вы ее знали раньше? – поразился Владимир Вениаминович.

Алькен с Ибраем нехорошо усмехнулись.

– Это моя квартира, – сказал Кунанбаев. – И я кормил, поил и одевал эту продажную тварь. Так же, как ты после меня. Я правильно понял, что она и тебе дурила голову?

Картуш вынул из кармана носовой платок и трясущейся рукой вытер пот с лица.

– Мы на тебя зла не держим, – продолжал Алькен, – а вот с этой дрянью будем разбираться. Ты можешь уходить. Только не возвращайся сюда. Я забираю себе назад то, что принадлежит мне. Она досталась мне раньше, чем тебе. Уходи.

Владимир Вениаминович повернулся к двери.

– Папа Вова! – Маша в ужасе вскочила на ноги, поняв, что нельзя больше разыгрывать комедию. – Они же убьют меня! Разве ты не понимаешь? Они же…

– Он правильно сказал: ты – продажная тварь, – процедил через плечо папа Вова, который в этот момент, видимо, думал только о спасении своей шкуры. – Ты получишь то, что заслужила.

Дверь за Картушем захлопнулась.

Маша опустилась на пол и разрыдалась, закрыв лицо руками.

– Ты только посмотри на нее! – повернулся Алькен к Ибраю. – Она еще слезы льет. Верная жена дождалась возвращения мужа после долгой разлуки. Это так ты мне радуешься? Ну-ка, встань немедленно и покажи, как ты меня любишь!

Маша заревела еще громче. Она знала, что ей никто не придет на помощь, и у нее даже не будет возможности хоть кому-нибудь позвонить. Она не представляла, доживет ли до утра.

– Я жду! – повторил Алькен.

«Надо его как-то задобрить, – подумала Корицкая. – Ни в коем случае не злить. Злой он вообще как зверь».

Она медленно поднялась на ноги и, качаясь, пошла к Кунанбаеву.

– Ты только посмотри! – говорил Алькен. – Послушная женщина. За мной!

Он повернул в маленькую комнату, Маша направилась вслед за ним. Последним вошел Ибрай.

Алькен лег на кровать, расстегнул ширинку и приказал:

– Поработай на подъем!

Машу тошнило. Но она знала – нужно сделать то, что требует Кунанбаев – иначе будет еще хуже.

– На колени встань! Потом я отдам эту продажную тварь тебе, Ибрай! Глубже! Глубже возьми!

Маша действовала, как в бреду. Она словно видела себя со стороны. Она когда-то слышала, что душа иногда отделяется от тела и смотрит на него с потолка. Всем кажется, что ты умерла, а ты потом возвращаешься и оживаешь снова. Где же она это слышала? И оживет ли она? Что она сегодня говорила папе Вове? Нет, она не может выносить подобное. Ни за какие деньги. Она хочет, чтобы ее кто-то мог защитить, чтобы рядом было надежное твердое плечо, тот, кто будет любить ее, а не… издеваться.

Она заснула на полу. Ее кто-то пинал ногами, но она уже ничего не понимала. Она думала только о том, что, наверное, по всему ее телу останутся следы рук Ибрая. Он насиловал ее во все места. Она уже ничего не понимала. В какой-то момент она стала сопротивляться, но Кунанбаев врезал ей по лицу с такой силой, что из носа брызнула кровь. Она снова стала покорной рабой.