– Может, она села на автобус, а он сломался, – предположила Фиона. – А может быть, ее заслонил кто-нибудь высокий и толстый. Давай обойдем поле и посмотрим.

Они обежали поле, прикрывшись Фиониным дождевиком, чтобы не намочить тренировочные костюмы, но ни шубы, ни бело-зеленого зонтика не нашли. Полли была рада, что у нее есть такая подруга, как Фиона, – та вела себя очень разумно и старалась ее успокоить. У Полли даже живот подвело, и она твердила про себя: «Ну, если мистер Лерой сделал плохое бабушке, я пойду в Хансдон-хаус и убью его! Пойду и убью!»

– Если тебе надо домой, уйдешь после четырехсотметровки, – сказала Фиона, когда они стояли под дождем, прыгая с ноги на ногу, чтобы согреться. – Сначала надо победить в четырехсотметровке.

Полли сняла тренировочный костюм и понуро протопала к старту вместе с остальными бегунами. Она приняла позу «низкий старт» – колени и костяшки пальцев сразу намокли, дождь иголками колол ей руки и ноги – и в последний раз окинула поле встревоженным взглядом. И наконец-то увидела зонтик, далеко-далеко, у самых ворот. Под ним стояла бабушка, но держала его не она. Держал зонтик над ними обоими мистер Линн.

Раздался выстрел стартового пистолета, и Полли рванулась вперед. Учитывая все обстоятельства, она показала себя молодцом – пришла третьей. Однако скорость, с которой она пробежала дистанцию, была сущей ерундой по сравнению с тем, как она покрыла расстояние от финиша до ворот, на ходу срывая с волос тугую резинку. Резинка запуталась, и Полли содрала ее, только когда добежала до зонтика.

Теперь бабушка держала его одна. Мистер Линн исчез.

– Тут был Том, точно был! – закричала Полли. – Полли, набрось что-нибудь. Ты простудишься насмерть, – сказала бабушка. – Да, был, но остаться не мог. Квартет уезжает в Австралию. Вот, просил тебе передать. – Бабушка протянула Полли лист бумаги.

Полли выронила резинку, обмотанную тонкими серебристыми волосками, и медленно взяла бумагу. По ней барабанил дождь. Рисунок на бумаге набухал и расплывался от слез, которые Полли твердо решила не пускать наружу.

– Как твой радикулит? – спросила она, дожидаясь, пока перед глазами прояснится.

– Болит, но не сильно, спасибо, что поинтересовалась, – отозвалась бабушка.

Наконец Полли разглядела рисунок. Кенгуру в очках – Том нарисовал его очень похожим на себя самого. А мистер Лерой победил, причем без малейших усилий.

– Он думает, я дитя малое! – рассердилась Полли.

– Так ты и есть дитя малое, – ответила бабушка.

Побудь часок со мной вдвоем,

Да не робей, вставай с колен,

Но не целуй меня, мой Том,

Иль попадешь надолго в плен.

Томас Рифмач

Полли даже поежилась – туфли опять проехались по бабушкиному покрывалу, – вспомнив отчаянное одиночество, которое охватило ее в тот День спорта. После этого она всерьез настроилась взрослеть. И работала над этим весь следующий год. Бабушка относилась к ее затее с сочувствием, хотя и не без ехидства, – примерно как тогда на спортивном поле. «Не жди у моря погоды», – твердила она. Это, можно сказать, был бабушкин девиз. Не жди у моря погоды. Полли снова неловко поежилась. Теперь-то она видела, что именно это и сделала – ждала у моря погоды, а жизнь тем временем текла мимо. Вторых, скрытых воспоминаний у нее осталось всего на год. После этого память снова бежала по одной колее, и была она пустая до омерзения и вообще совсем другая.

Вот, например, Полли считала, будто познакомилась с Себом на той вечеринке у Фионы два года назад, и была уверена, что это подлинное воспоминание. А скрытая память настаивала: это чушь. Полли знала Себа с десяти лет. И он объявился сразу после Дня спорта – довольно скоро после того, как она велела ему отстать.

– Наверное, ты на самом деле злилась не на меня. Просто случилось еще что-нибудь, – сказал Себ, возникнув на пороге бабушкиного дома с коробкой шоколадных конфет в руках.

Это была правда, по крайней мере настолько правда, что в Полли опять пробудилось мягкосердечие.

А еще в той памяти, которая бежала по одной колее, вообще не было Лесли. Полли диву давалась, как ее угораздило забыть такую яркую личность. Лесли был мидлтонской знаменитостью. Похоже, Уилтон-колледж не мог удержать его в себе, как держал остальных мальчиков. Лесли вечно мелькал то здесь, то там и гонялся за девочками с тем же рвением, что Нина – за мальчиками. Естественно, их с Ниной орбиты то и дело пересекались, однако от его ухаживаний перепало и Полли. И Фионе тоже, хотя он ей быстро наскучил. Фиона сказала, мол, у нее и другой дичи хватает и вообще ей нужна свобода, чтобы померяться силами с Ниной, – это было по-честному, ведь Фиона теперь стала красивее самой Кристи Джефферсон, – а еще она считала Лесли слюнтяем. Она обзывала его Юбочником и Джорджи-Порджи и недоумевала, как его до сих пор не исключили из Уилтон-колледжа. Полли тоже недоумевала. На уроках он практически не появлялся. Бабушка объясняла все тем, что Лесли отлично играет на флейте. Школе выгодно его держать, говорила она, и дело либо в этом, либо он хитер и везуч, будто сам дьявол.

Полли склонялась ко второму варианту. Но потом услышала, как Лесли играет на флейте. Это было на рождественском концерте в Уилтон-колледже. Лесли поспорил с Полли и Ниной, что они струсят и не придут. Поэтому они тщательно нарядились и пришли. В случае Нины наряд предполагал зеленые волосы – Нинина мама давно махнула рукой на попытки влиять на дочкину внешность – и балахон из блестящей черно-оранжевой сетки, который притягивал к себе все взгляды в зале розового мрамора.

Лесли вышел на авансцену – вид у него был самый скромный и благонравный, а волосы красиво мерцали в свете софитов, – и заиграл. Музыка парила среди фальшивых романских колонн, дразнила, влекла, манила. Полли была зачарована. Она не знала, что в Лесли таятся такие глубины. Кроме того, у него был и другой талант – привлекать к себе внимание. Пока Лесли не кончил играть, Полли ни на кого больше не смотрела.

Потом, во время скрипичной пьесы, которая была куда скучнее, она увидела среди публики Себа. (Себ весь год болтался где-то рядом – так говорили Полли ее скрытые воспоминания: сначала сдавал экзамены повышенной сложности, чтобы его приняли в Оксфорд и Кембридж, потом гонял по всему Мидлтону на мопеде и скучал. В обоих циклах воспоминаний после этого он пропадал куда-то почти на два года, пока не объявился у Фионы, будучи уже на последнем курсе Лондонского университета.)

Себ сидел в противоположном конце зала. С ним была Лаурель. Увидев Лаурель, Полли вздрогнула. Потом опустила голову и посмотрела на них сквозь волосы, уповая на то, что Нинино одеяние не притянет к себе вместе с остальными взглядами и взгляд Себа и он не заметит ее. Почему-то Полли не могла вынести даже мысли о том, чтобы оказаться рядом с Лаурелью и говорить с ней, – и все равно ее одолевало тошнотворное любопытство. Она занавесилась волосами и стала разглядывать эту женщину.