Явно по предварительному сговору с прокорниловским «Совещанием общественных деятелей» (собиралось в Москве), с донским атаманом А. Калединым, с Корниловым и другими мятежными генералами (они находились под арестом в г. Быхове, недалеко от Могилева) решено было начать создание контрреволюционной, антисоветской базы на калединском Дону. В октябре 1927 г. газета П. Б. Струве «Возрождение» поместила статью, посвященную десятилетию возникновения «белого движения». Автором ее, по всем данным, был Струве, тесно связанный с этим движением с самого начала. В статье отмечалась почти полная «синхронность» победы Советской власти (7 ноября н. стиля) и возникновения Добровольческой армии на Дону (15 ноября н. стиля). «Сама краткость промежутка между этими событиями, – говорилось в статье, – определенно показывает, что они подготовились одновременно. Несомненно, что основатель Добровольческой армии генерал Алексеев отлично знал, куда ему надо идти, чтобы противостоять тому, что готовилось России… Несомненно, что и генерал Корнилов, покидая во главе своих текинцев быховскую тюрьму… тоже знал, куда он идет, знал, где начнет движение против красных…»[463]В воспоминаниях члена Чрезвычайной комиссии по делу Корнилова полковника Н. Украинцева имеется прямое подтверждение факта сговора корниловцев о создании антисоветской базы на Дону. Когда Украинцев вскоре после Октября прибыл в Быхов, его попросили зайти к Корнилову. «Корнилов, – пишет Украинцев, – сказал, что все узники скоро уйдут отсюда». На удивленный вопрос «куда», Корнилов ответил: «Уйдем мы на Дон, туда рука большевиков не дотянется… На Дону мы начнем собирать силы против большевиков…»[464]С ведома Духонина бегство корниловцев на Дон подготовлялось в тайне. Член главного комитета «Союза офицеров армии и флота» капитан Чунихин несколько раз секретно ездил в Петроград и, пользуясь своими связями в Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию дела о корниловском мятеже (скорее всего, с членом комиссии скрытым корниловцем полковником Раупахом), получил несколько чистых, но уже подписанных и заверенных бланков об освобождении из-под ареста[465].

Еще несколько таких же бланков доставил в Ставку полковник Н. Украинцев. Конечно, «быховцы» могли уйти из своей «тюрьмы» и без этих липовых «справок». Они скорее нужны были Духонину, понимавшему, что отвечать за бегство вождей контрреволюции, скорее всего, придется ему. Не учел он только одного: перед революционными массами ответ придется держать не по официальным бумагам…

18 ноября быховская «тюрьма» опустела. Переодевшись в солдатские шинели и штатские пальто, уехали на Дон А. Деникин, А. Лукомский, И. Романовский и С. Марков. Туда же «походным порядком» во главе нескольких эскадронов верного ему Текинского полка пошел и сам Корнилов.

В Могилеве, в Ставке, также лихорадочно готовились к бегству: уже начали погрузку эшелонов на Киев, но было поздно. Советские отряды Н. В. Крыленко вступили в Могилев. Как только разнеслась весть о бегстве корниловцев, к поезду нового главковерха (в котором находился и Духонин) бросилась толпа солдат и матросов. Несомненно, в ней орудовали провокаторы и подстрекатели. Взобравшись на площадку вагона, какой-то человек в матросской форме хрипло кричал: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов также… Всех выпускают, но этот (т. е. Духонин. – Г.И.) не должен уйти!» Напрасно Крыленко и комиссар отряда С. Рошаль страстными речами пытались охладить ярость собравшихся на станции. Оттолкнув «матроса», заговорил Крыленко. Он убеждал не пятнать честь Советской власти самосудом и убийством. Духонин, говорил он, будет доставлен в Петроград и предстанет перед судом. И когда казалось, что худшее позади, с противоположной стороны на площадку вагона ворвалась группа солдат и матросов. Крыленко и Рошаля отбросили в сторону. Через мгновение произошла трагедия…[466]

Если духонинская Ставка, освободившая корниловцев и способствовавшая их бегству на Дон, во многом положила начало южной кадетско-монархической белогвардейщине (деникинщине, врангельщине), то распущенное Советской властью Учредительное собрание стало одним из источников восточной контрреволюции, выступившей под знаменем «демократии», лозунгом «третьей силы», а затем ставшей ступенькой к колчаковщине. Эсер В. Зензинов писал, что «собирание вооруженных сил сперва для защиты Учредительного собрания, а после его разгона для возобновления работ» началось сразу же после Октября. Возглавляла это «собирание» партия эсеров, которая, по словам В. Зензинова, «ни на минуту не отказывалась от мысли разбить большевиков вооруженной силой»[467].

12 оставшихся на свободе членов бывшего Временного правительства опубликовали заявление, что именно они являются «единственной в стране законной верховной властью», и для «устранения» Совета Народных Комиссаров призвали всех сплотиться вокруг Учредительного собрания. Затем последовало их «постановление» об открытии Учредительного собрания 28 ноября, в 2 часа дня, в Таврическом дворце. В этот день 42 члена Учредительного собрания – эсеры и кадеты – действительно явились в Таврический дворец, открыли заседание «частного совещания» и объявили, что будут проводить их до тех пор, пока не соберутся в числе достаточном для открытия пленарного заседания Учредительного собрания. Но уже через день «совещания» прекратились: в Таврическом дворце появился отряд матросов во главе с большевиком Благонравовым и предложил собравшимся разойтись…

Однако идея ликвидации Советской власти с помощью Учредительного собрания жила и крепла в контрреволюционной, главным образом эсеровской, среде. С ней связывал свои надежды и Керенский, который после бегства из Гатчины скрывался сначала в одной из деревень под Лугой, а затем перебрался под Новгород. Через секретно навещавших его эсеров В. Зензинова, Б. Моисеенко и В. Фабриканта он добивался эсеровской санкции на свое появление в Учредительном собрании с призывом к вооруженной борьбе против Советской власти. Но даже эсеровская фракция предпочитала вести свою антисоветскую игру без Керенского – этой битой политической карты. Ему рекомендовали оставаться в подполье (вскоре он нелегально уехал в Финляндию, а ранней весной также нелегально приехал в Петроград, а затем в Москву).

Советское правительство открыло Учредительное собрание 5 января 1918 г. Избранным по дооктябрьским спискам депутатам, большинство которых составляли эсеры, от имени ВЦИК Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов было предложено присоединиться к «Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В соответствии с ней Россия объявлялась Республикой Советов, учреждаемой на основе свободного союза свободных народов. Частная собственность на землю отменялась, и земля без выкупа передавалась трудящимся. Объявлялось о начале национализации банков, фабрик, заводов, железных дорог. Провозглашалась политика мира. Короче говоря, Учредительному собранию предлагалось санкционировать выбранный народом социалистический путь развития. Но собрание отказалось это сделать, хотя В. Чернов, избранный его председателем, в своей речи констатировал, что страна показала небывалое в истории стремление к социализму. Тогда большевистская фракция обнародовала следующее заявление: «Громадное большинство трудовой России – рабочие, крестьяне и солдаты – предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции, советские декреты о земле, мире, о рабочем контроле и прежде всего, признать власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Всероссийский ЦИК, выполняя волю этого громадного большинства трудящихся классов России, предложил Учредительному собранию признать для себя обязательной эту волю. Большинство Учредительного собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России… Нынешнее контрреволюционное большинство Учредительного собрания, избранное по устаревшим партийным спискам, выражает вчерашний день революции и пытается встать поперек дороги рабочему и крестьянскому движению… Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания»[468].