Мик едва успел отразить первый удар, выставив перед собой щит из Пламени. Черное, зловонное творение Земли червем ползло к нему, оставляя за собой безжизненную полосу из грязи и трухи. Мик никогда не видел ничего подобного. Щит стоял слишком близко, и он опалил себе брови и ресницы.

О том, чтобы атаковать самому, речи даже не шло. Мик едва успевал отбиваться от страшных смертоносных творений и ни на шаг не приблизился к Рут. Один раз он не смог вовремя выставить щит сбоку, и ядовитое жало черного творения кольнуло его в щеку. Мик отразил его моментальной вспышкой Огня, но на пораженном месте тут же образовалась гниющая язва. Вторая такая ошибка обещала стать последней.

Мик понимал, что с ним играют. Силы даже близко не были равны – он бился один против двоих творцов, к тому же куда более опытных. Он начал уставать, его реакция слабела с каждой секундой, Мик едва-едва успевал отражать все новые и новые атаки. К тому же он уже был ранен, в то время как члены медвежьей тройки оставались невредимы.

Стихия медленно ускользала сквозь пальцы. Ему была нужна Рут.

Мик понимал, что падает, но почему-то уже не чувствовал ни усталости, ни боли от обожженной кожи, ни разъедающего жжения в язве на лице. Страха тоже уже не было. Ощущалось лишь огромное, неподъемное чувство вины. Он не справился, и теперь все кончено. Столько людей рисковало и страдало зря – и сколько теперь еще пострадает!

…Она шла легкой поступью, хотя казалась древней, как сам мир. Откуда-то Мик знал ее, но никак не мог вспомнить, откуда именно. Черты лица ускользали из памяти в ту же секунду, сколько бы он ни вглядывался. Она казалась огромной и в то же время едва ли была сильно выше Рут. Невозможно было сказать, что на ней надето – и одета ли она вообще. Босые ступни не оставляли на снегу следов.

– Встань. – Она подошла к Мику. Почему-то он понимал это наречие, хотя никогда его прежде не слышал. Гортанный глубокий голос казался смутно знакомым. – У меня мало времени. Я скоро не смогу тебе помочь, мне надо возвращаться.

Она протянула Мику руку, покрытую тонкой паутиной морщин. Ему едва хватило сил, чтобы даже с этой помощью подняться на ноги.

– Не отпускай меня, – знакомый голос как будто звучал из каждого уголка леса, рассыпаясь на звонкое эхо. Неизвестное наречие, напоминавшее рокот горного ручья, откуда-то всплыло в памяти и казалось понятным.

Мик перевел взгляд туда, где стояла медвежья тройка. Все четверо, включая Рут, застыли и смотрели на его спутницу с нескрываемым ужасом.

– Давай, – на долю мгновения Мику показалось, что это произнесла Рут. Повинуясь какому-то древнему инстинкту, он разжал ладонь. И мир раскололся надвое.

Мик не знал, что его Земля может быть такой. Что в нем вообще есть эта Стихия – не Рут, а его собственная, дремавшая годами, голодная, дикая и необузданная. В ней было все сразу – мудрая мягкость Рут, его злость и воинственность, древняя мощь незнакомки, державшей его за руку. От силы творения, которое он создавал, у него кружилась голова и дрожали колени.

Творение добралось до тройки, не тронув обезумевшую от страха Рут. Их лица в зеленом отсвете Земли исказила звериная гримаса боли, но криков не было слышно. Если бы Мик и хотел остановить творение, у него бы уже не получилось. Его Стихия была больше него самого. К горлу подступила тошнота. Не в силах отвести взгляд, он наблюдал, как на месте медвежьей тройки прорастают три молоденьких деревца, распарывая плоть и напитываясь еще горячей соленой кровью.

Мик не понял, как все закончилось. Над Рут, по-прежнему стоявшей на коленях, возвышалось три юных гибких ствола.

Спутница Мика повернулась к нему и вдруг звонко рассмеялась.

– Я так долго спала? – теперь ее голос был абсолютно девичьим, почти детским, и никак не вязался с морщинами на тонких руках.

Опешивший Мик только пожал плечами. И в тот же миг она исчезла, как будто ее здесь никогда и не было.

Мик бросился к Рут. Он подхватил ее на руки – на секунду ему показалось, что она сейчас начнет вырываться, но Рут лишь издала сдавленный всхлип и потеряла сознание. Она казалась очень бледной и измученной, но вполне целой.

Со стороны леса к ним спешили люди. Прижимая к себе Рут, Мик, пошатываясь, побрел им навстречу.

– Ты видел, да? – первая к нему добежала Вьюга, дрожащая от возбуждения. – Это была Яха-Ола! Она говорила на исине!

– Мик, ты цел? – Подошедшая Дая укоризненно посмотрела на Вьюгу. – Как Рут? Держись, помощь уже тут, Мик, ты слышишь меня?

Но Мик уже не слышал. Безумная усталость наконец взяла над ним верх. В глазах резко потемнело, и, продолжая прижимать к себе бесчувственную Рут, Мик упал спиной в кашу из растаявшего снега и грязи.

* * *

– Когда мы пришли в себя, помощь уже спешила. Но вам она оказалась и не нужна, – закончил свой короткий рассказ Риккард. Мик задумчиво кивнул, из этого рассказа он не узнал для себя ничего нового.

Они вчетвером – Мик, Вьюга и Рик с Миррой – сидели в жарко натопленной гостиной. Мик пришел в себя почти сразу по возвращении в Край. Дая обработала рану у него на лице, неодобрительно цокая языком, и, убедившись, что в остальном он цел, отправила отдыхать. Но Мик не мог спокойно уснуть, не удостоверившись, что с Рут все в порядке.

– Дая все еще у Рут? – Мик откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Ноющая боль сверлила виски.

– Ага, – сочувственно ответила Мирра. – Я видела, как она отправляла Лилу за травами в теплицу.

– Понятно. Кто такая Яха-Ола? – Мик повернулся к притихшей печальной Вьюге. – Ты говорила о ней там, в лесу. И я слышал, как местные перешептывались. Один даже назвал меня ее сыном.

– Яха-Ола – мать всех лесов, – ответила Вьюга. – Не все местные поклоняются Четырем, и даже те, кто верны Стихиям, зачастую чтут и древние обычаи. В Себерии верят, что где-то в лесу спит всесильная Яха-Ола. Она будет спать до часа расплаты, когда придет ее сын и разбудит ее, и вместе они вернут миру первозданный порядок. Мама говорит, что все это ерунда и бредовые сказки – насчет тебя. – Вьюга вздохнула. – И потом, ты знаешь, кто твоя мать. И убийство одной медвежьей тройки не вернет миру