Он получил очередное письмо от своей невесты, Морин Росс, с которой был помолвлен уже пять лет. Опять ничего успокоительного: «…когда я смогу приехать? Ты уже выслал билет? Ты обещал, что это Рождество будет последним, которое мы проведем в разлуке…»

— В это Рождество ничего не получится, девочка, — пробормотал он, раздраженно хмуря брови, как бы она ему ни нравилась. — Пока я не могу себе этого позволить, да здесь и не место для юной леди.

Сколько раз он писал и объяснял ей все это, зная, что на самом деле Морин и её родители хотят, чтобы он работал на Струанов в Англии или Шотландии или, ещё лучше, вовсе оставил бы «эту печально известную компанию и работал дома, как нормальный человек», зная, что сам он в действительности хотел, чтобы она расторгла их помолвку и забыла его, будучи в курсе, что большинство английских жен быстро начинали ненавидеть Азию, не выносили азиатов, ужасались Девам Веселья, чья доступность приводила их в ярость, с отвращением относились к азиатской пище и постоянно стенали в тоске по дому и родным, превращая жизнь своих мужей в нескончаемое мучение.

Знал он при этом и то, что ему Азия нравилась, что он любил свою работу, обожал свою свободу, ценил Ёсивару и никогда бы не уехал домой с легким сердцем. По крайней мере, подумал он, до того, как выйду на пенсию.

Единственным светлым пятном во всей почте были книги от Хатчарда на Пиккадилли: новое иллюстрированное издание наделавшей шуму книги Дарвина «О происхождении видов», несколько поэм Теннисона, недавно переведенный памфлет Карла Маркса и Фридриха Энгельса под названием «Коммунистический манифест», пять номеров «Панча»[14]и — самый замечательный подарок — очередной выпуск альманаха «Круглый год». Это еженедельное издание было основано Чарльзом Диккенсом и содержало четырнадцатый эпизод его романа «Большие надежды», который планировался к выпуску в двадцати эпизодах.

Несмотря на всю свою занятость, Макфей, как и все остальные, получившие такой же экземпляр, запер дверь и жадно проглотил отрывок. Прочитав последнюю фразу, «продолжение в следующем выпуске», он вздохнул.

Стук в дверь.

— Мистер Макфей. Могу я увидеть вас на минуту? — Это был Пьеро Варгаш, его помощник.

— Сейчас. — Чувствуя себя немного виноватым, он засунул выпуск альманаха под кипу бумаг, потянулся всем телом и отпер дверь.

— Ну, на самом деле вас хотят видеть два покупателя, которые пришли вместе с ним. Они из Тёсю.

— Вот как? — В Макфее проснулся интерес. Почти два года осторожных прощупываний со стороны даймё Тёсю, ленного владения, лежавшего далеко на западе, по берегам пролива Симоносеки, вылились в прошлом году в очень значительную сделку, одобренную главной конторой компании в Гонконге и подготовленную японским отделением: двухсоттонный колесный пароход с весьма секретным грузом: пушки, картечь, боеприпасы, — оплаченную без всяких проволочек золотом и серебром, половина вперед, половина после доставки. — Проводи их сюда. Нет, подожди, будет лучше, если я встречусь с ними в нашей зале для торжественных приемов.

— Si, сеньор.

— Один из них тот же самый парень, который был здесь в прошлый раз?

— Сеньор?

— Молодой самурай, который немного говорил по-английски?

— Я не принимал участия в той беседе, сеньор, я находился в Португалии, в отпуске.

— Ах да, теперь я вспомнил.

Зала для приемов была просторной, с дубовым столом на сорок два человека в центре. Дубовые же буфеты и шкафы с серебряной посудой, выставочные ящики со стеклянными дверцами, сверкающие и ухоженные, некоторые из них с оружием, стояли вдоль стен. Макфей открыл один и вынул оттуда пояс с револьвером в пристегнутой кобуре. Он застегнул пряжку ремня у себя на поясе, убедившись, что револьвер заряжен и легко вынимается. Встречаясь с самураями, он взял себе за правило всегда быть при оружии, как и они.

— Вопрос лица, — говорил он своим подчиненным, — а также безопасности.

Для большего спокойствия он прислонил к спинке кресла ружье Спенсера и встал у окна лицом к двери.

Варгаш вернулся в сопровождении трех человек. Один из них был средних лет толстяк с елейным выражением лица и без мечей — Кину, их поставщик шелка. Двое других были самураями, один молодой, другой на вид старше сорока, хотя точно определить его возраст было трудно. Оба невысокого роста, худощавые, с суровым лицами и, как обычно, при мечах.

Японцы вежливо поклонились. Макфей заметил, что оба самурая тут же обратили внимание на его новое ружье с затвором. Он так же вежливо поклонился в ответ.

— Охайо, — произнес он. Доброе утро. Затем: — Додзо — пожалуйста, — показывая на стулья, стоявшие на безопасном расстоянии напротив.

— Добрый ут'ро, — сказал младший без улыбки.

— А, вы говорите по-английски? Отлично. Прошу вас, садитесь.

— Гаварить ма'ро, — добавил юноша. «Л» получалось у него как «р», потому что в японском языке не было звука «л»; так же неуклюже выходил у него звук «в». Он сказал несколько слов Варгашу на общем для них диалекте провинции Фукьен, потом оба самурая представились, добавив, что их прислал правитель Тёсю, господин Огама.

— Я Джейми Макфей, глава представительства «Струана и Компании» в Ниппоне, и для меня большая честь встретиться с вами.

Варгаш опять перевел сказанное. Джейми терпеливо прошел через обязательные четверть часа расспросов о здоровье их даймё, их собственном здоровье, его здоровье и здоровье королевы, об общей ситуации в Тёсю, в Англии — ничего конкретного, одни лишь вежливые фразы. Чай был подан и выпит, восхищение выражено должным образом. Наконец молодой самурай заговорил о деле.

Варгашу потребовались огромные усилия, чтобы не выдать голосом охватившего его возбуждения.

— Они хотят купить тысячу ружей, заряжающихся с казенной части, и по тысяче латунных патронов на каждое ружье. Мы должны назвать справедливую цену и осуществить поставку за три месяца. Если мы уложимся за два месяца, они готовы заплатить премию — двадцать процентов.

Внешне Макфей оставался таким же спокойным.

— Это все, что они хотят купить в данный момент?

Варгаш перевел вопрос.

— Да, сеньор, но они просят тысячу патронов к каждому ружью. И маленького размера пароход.

Макфей подсчитывал в уме огромную прибыль, которую сулила эта сделка, но ещё больше его занимали сейчас недавний разговор с Грейфортом и хорошо известная всем враждебность, с которой адмирал и генерал — сэр Уильям поддерживал их в этом — относились к продаже любого оружия на любых условиях. Помнил он и о различных убийствах. И о Кентербери, разрубленном на куски. И о том, что сам он лично не одобрял торговли оружием, за исключением тех случаев, когда это ничем не грозило британцам. А могут ли подобные сделки вообще считаться безопасными при такой воинственности этого народа?