Смерть комдива

«Но тут меня позвали механики полка, я подбежал и увидел лежащим с закрытыми глазами П. И. Ганичева. Проверил у него пульс: сердце работало. Я расстегнул реглан и обнаружил ранение в верхнюю часть правого легкого. Пуля прошла навылет. Я подозвал двух летчиков и санитара, и мы его понесли: летчики по бокам, за полы реглана, санитар за ноги, а я одной рукой держал между лопаток, другой поддерживал голову. В это время зашли 14 „Мессершмиттов-110“. Стали в круг и с пикирования начали обстреливать стоянку самолетов. Перед выводом из пикирования сбрасывали бомбы-лягушки SD-2[41]. Огонь был очень мощный, бомбы рвались с черным дымом и пылью, наши стоянки сплошь покрылись разрывами. А при выводе из пикирования стрелок еще и обстреливал аэродром из крупнокалиберного пулемета. Летчики, которые вместе с нами несли Ганичева, попадали, и я не понял, что с ними произошло. Я крикнул санитару, чтобы он не…»[42]

Из другой записи

«Командир 11-й САД полковник Ганичев в первый день войны был тяжело ранен часов в 12 дня, а вечером после операции умер. Похоронить его не удалось, так как на второй день войны немцы разбомбили военный госпиталь, и там, под развалинами каменных сооружений, погибли все — раненые, больные, а также весь медперсонал».

23–27 июня 1941 года

«…Оставался за него начальник штаба полковник Воробьев. В период переброски дивизии и РАБа (комдивом) был назначен „на бумаге“ командир 127-го ИАП (подполковник Гордиенко). Фактически все части, входившие в состав этих соединений, вывел я. Сначала в район Молодечно, но ввиду того, что немцы уже пересекли дорогу Молодечно — Минск, пришлось вернуться всей громадой обратно почти до Лиды — до впадения реки Гавья в Неман в 20 километрах восточнее Лиды. Мост в этом районе через Неман был разрушен, и я организовал переправу на пароме и вывел части на дорогу местечко Мир — станция Столбцы.

Такую большую колонну немецкая воздушная разведка не могла не заметить, поэтому я старался совершать марш ночью, причем вел накануне и в движении тщательную разведку. Только в одном месте, исходя из общей обстановки, я вынужден был продолжить марш в светлое время. Несмотря на высокую дисциплину марша и очень хорошую маскировку, немецкий разведчик, „рама“, все же начал кружить в районе движения колонны. На это время колонна остановилась, все машины были рассредоточены по обочинам дороги, и каждая — после маскировки — представляла собой очень большой куст. Но я понял, что он нас разгадал: видимо, выдала пыль — дорога была проселочная, без покрытия. Я произвел расчет по времени: передача (сводки) с самолета по радио, прием радиотелеграммы, доклад начальнику, подъем бомбардировщиков, полет по маршруту до цели — и определил, что успею втянуть колонну в лес. И продолжил уже ускоренное движение колонны, как только разведчик отвалил и ушел.

Лес был лиственный, дорога по нему проходила километров 15–17. По уставу положено при остановках колонны принимать вправо и освобождать проезжую часть. Поэтому после втягивания колонны в лес я решил разместить ее, как только позволит местность, влево. Таким образом, нам удалось продвинуть машины и личный состав метров на 200–300 (от дороги). Не более пяти минут спустя после занятия этого положения пришла девятка Ю-88. Прошла эта девятка строго над дорогой и вышла за пределы леса, где была чистая степь. Не обнаружив нас на дороге за лесом, девятка развернулась, зашла на боевой курс и отбомбила вдоль дороги (как раз) по правую сторону нашего движения.

Мы же в это время уже успели отрыть щели и приготовились к приему пищи. Последующий бомбовый удар немцы провели точно так же, как и первый. С наступлением темноты мы двинулись дальше. Я спешил вторично миновать переправу через Неман в районе Столбцы, где был мост. Разведка, высланная на мотоциклах, наши безлошадные летчики[43], доложила, что мост цел, но что противник в этом районе уже был.

Достигнув исходного положения до переправы через мост и лично ознакомившись с обстановкой, отдал приказание: на предельно большой скорости проезжать по одной машине на дистанции 200 метров друг от друга, а сосредоточиваться в семи километрах (от переправы) — в глубине леса восточнее моста.

Как только прошли первые пять машин, по дороге и по мосту был открыт артиллерийско-минометный огонь. Разрывы ложились в стороне дороги — то влево, то вправо, по дороге попадали редко. И мы проскочили, из всей колонны была подбита лишь одна машина — автостартер.

Вышли мы за старую границу и углубились в дремучий, прекрасный сосновый лес. Гул артиллерийской стрельбы стих, решил сделать большой привал. Хорошо замаскировавшись, покушали, и, выставив охранение и организовав наблюдение за воздухом, я разрешил всем отдыхать. Люди были очень утомлены, так как с начала войны все спали очень мало. Особенно я беспокоился за шоферов.

Поспали часа два, и среди жаркого ясного дня вдруг зашли черные грозовые тучи, началась гроза с проливным дождем. Решил использовать нелетную погоду и среди дня двинул колонну на Минск. Так мы достигли аэродрома Мачулище, что в 14 километрах южнее Минска. Колонну к вечеру я укрыл в лесу, а сам поехал на аэродром. Моим глазам представилась неприглядная картина…

На этом аэродроме строили ВПП с бетонным покрытием, и там работали три тысячи заключенных. Ни одного живого человека я не обнаружил — видимо, после воздушного налета все (выжившие) ушли. Валялись сотни уже разлагающихся трупов. В ангаре стояли, видимо, неисправные самолеты И-16. Склад ГСМ был цел. Склад боеприпасов взорван — то ли преднамеренно, то ли от бомбежки. Остальные склады были целы, и я приказал пополнить запасы продовольствия, обмундирования и белья».

Брошенный город

«Поехал в Минск и по дороге встретил там знакомого заместителя командира танковой бригады, который вел разведку насчет ГСМ. Я его со всей колонной БТ привел на аэродром и официально, под расписку, сдал ему склад ГСМ.

После этого уехал в Минск вместе с заместителем начальника особого отдела дивизии Ляшенко. Он за несколько дней до этого отправил семью в Минск и просил меня подвезти его до квартиры в городе. Въехали мы в Минск. Город имел значительные разрушения. Выехали на Советскую улицу: многие дома были разрушены, электропроводка нарушена, провода упали где на дорогу, где — на разбитые дома. Дом правительства БССР был цел, студенческий городок недалеко от него — тоже.