Да, болота окружало немало мифов и легенд, однако одно мы знали точно: никто и никогда не рубил там деревья. Даже на дрова. Благодаря этому в самом их центре сохранились деревья, которым было по триста-четыреста лет. В некоторых местах смыкающиеся древесные кроны возносились на высоту около сотни футов, и под ними даже в солнечные дни царил густой полумрак. Это был древний, совершенно нетронутый, первозданный край, где властвовали тишина и покой, но лишь немногие из местных жителей осмеливались забираться так далеко, чтобы увидеть это чудо собственными глазами. Первые миля-полторы пути по болотам способны нагнать страху на кого угодно. И только если ты женат на такой женщине, как Мэгги, которая обожает цветы и стремится узнать о них как можно больше, страх становится лишь острой приправой к мрачному своеобразию и красоте здешней природы.

Отыскав приметное дерево с привязанной к стволу веревкой, мы довольно бодро заплыли в устье ручья. Вскоре, однако, его и без того низкие берега совершенно исчезли под водой, а сам ручей превратился в едва различимый фарватер, пересекавший широкую и бесформенную лужу, затоплявшую окрестности. Через несколько сотен ярдов мы оказались со всех сторон окружены непрозрачной бурой водой, из которой торчали почерневшие от влаги древесные стволы. Толстые у комля и тонкие у вершины, они вырастали на нашем пути, словно небоскребы, созданные самой природой. Среди них было немудрено и заблудиться, к тому же пейзаж впереди лодки ничем не отличался от того, что уже остался позади, поэтому я достал прихваченный с собой компас, определил нужное направление и, осторожно отталкиваясь от топкого дна шестом, направил наш челн туда, где, как мне казалось, находились истоки нашего ручья.

Чем дальше в глубь болот, тем толще становились деревья. Вскоре они были уже шире, чем капот «Кадиллака» пастора Джона. Со всех сторон нас обступала тишина. Не слышно было ни шума автомобильных моторов, ни пения птиц, и только со дна, в который я вонзал шест, нет-нет да поднимались пузырьки воздуха или какого-то другого газа. Мы почти не разговаривали – теперь уже Мэгги, сидевшая на носу, показывала мне, куда плыть, и я послушно поворачивал в ту сторону. Недвижная вода вокруг была словно пленкой покрыта пыльцой деревьев, и наш челнок оставлял за собой широкий след чистой воды. Единственное, на что мы могли бы полагаться, вздумайся нам повернуть назад, это на показания компаса да на этот след, который, впрочем, спустя несколько часов все равно затянулся бы ковром из пыльцы и ряски, так что для нас он был так же полезен, как дорожка из хлебных крошек для двух заблудившихся детей из сказки. К счастью, я с самого начала не особенно рассчитывал на приметы и наше умение ориентироваться, решив, что компас пригодится нам в любом случае.

Впрочем, поворачивать назад мы пока не собирались. Кому-то может показаться, будто эта экспедиция была полным безрассудством с нашей стороны. Наверное, так оно и было, но тогда мы об этом не думали. Очарованные первобытной тишиной и спокойствием, мы с жадностью глядели по сторонам, изредка отмечая места, где на поверхность воды всплывали аллигатор или крупная змея, оставлявшие за собой точно такой же след, как наша лодка. Чем больше я смотрел, тем больше видел таких мест. Их были десятки, сотни, а между ними, на редких кочках, голубели таинственные цветы, на поиски которых отправилась отважная Мэгги.

А я?.. Я просто шел вместе с ней по дороге, вымощенной желтым кирпичом, и моя страна Оз лежала где-то далеко впереди.

Так мы плыли несколько часов подряд, пригибаясь под низкими сучьями, заплывая под огромные шатры листвы, лавируя между могучими, оплетенными лианами стволами, пересекая дорожки чистой воды, оставленные аллигаторами и черепахами. Болотный воздух был довольно прохладным, однако это никак не влияло на количество москитов, которые в этих местах были крупными, как динозавры. Чем дальше мы плыли, тем больше попадалось нам голубых цветов и тем ярче сияла улыбка Мэгги. Сгорая от нетерпения, она встала на носу челнока, решительным взмахом руки указывая мне направление, словно Льюис или Кларк[29].

Незаметно подкрались сумерки, и я немного забеспокоился. Мне не улыбалось провести ночь в челне посреди болота, но я знал, что этого не избежать, если только не случится какого-нибудь чуда. Репеллент у нас почти закончился, а я был уверен, что с приходом ночи из своих убежищ вылезут москиты еще более крупные и свирепые, чем те, которые атаковали нас до сих пор. И тогда, несмотря на владевший Мэгги энтузиазм первооткрывателя, одного укуса хватит, чтобы она выскочила из лодки и помчалась домой по воде, словно Петр по волнам Галилейского моря.

К счастью, до этого не дошло. Минут за тридцать до того, как темнота сгустилась настолько, что я перестал различать что-либо на расстоянии вытянутой руки, Мэгги подпрыгнула на носу, точно щенок в витрине зоомагазина, и показала мне новое направление. Я послушно налег на шест и вскоре вывел лодку на пятачок чистой воды, ярко освещенный огромной, словно божий прожектор, луной. Здесь Мэгги негромко ахнула и, в восторге прижав руки к щекам, медленно опустилась на скамью.

В самом центре пятачка бил небольшой ключ или родник; вода там слегка вспучивалась, и к краям бежали небольшие волны, раскачивавшие сотни и сотни диких ирисов, которые, сцепившись переплетенными корнями, плавали по поверхности. По всей видимости, эти удивительные изящные растения цеплялись корнями не за дно, а только друг за дружку, питаясь тем, что выносила из земных глубин водяная струя. Их заросли имели довольно четкие границы, так что даже неспециалисту было понятно – они предпочитают расти только там, где чистая вода родника смешивается с черной водой болота. На само́м болоте их почти не было, и только оторвавшиеся от колонии одиночные цветки медленно дрейфовали по протокам вместе с незаметными глазу болотными течениями.

Мэгги перегнулась через борт и, погрузив пальцы в изумрудно-зеленую воду, глубоко вздохнула, наслаждаясь острым и сладким ароматом цветов. Вокруг нас покачивалось бело-голубое море, которое, казалось, светилось собственным светом в лучах луны. Серебристые отблески играли на зачесанных на макушку волосах Мэгги, сбегали по плечам вниз и снова сверкали в воде.

– Обещай, что когда-нибудь мы снова вернемся сюда, – тихо проговорила она.

Я кивнул, и ворота Изумрудного города отворились передо мной.

Я подписал составленную мною по приложенному образцу апелляцию, проставил число, запечатал конверт и наклеил марку. Время приближалось к полудню, солнце стояло высоко, но Мэгги еще не проснулась, поэтому я завел трактор и поехал через шоссе к развалинам дома Эймоса. От него ничего не осталось, но стоявший в глубине участка сарай уцелел, и я свернул прямо к нему. Отворив дверь, я подпер ее поленом и нырнул внутрь. Пробравшись сквозь пыльные космы паутины к задней стене, я раскидал сваленную здесь груду хлама и извлек старый челнок Эймоса. Привязав его к капоту трактора, я поехал к реке.

Часа через полтора, основательно вспотев и набив веслом кровавые мозоли, я отыскал памятное дерево, на котором еще болтался обрывок веревки. Судя по количеству плававших в воде цветов, ирисы уже расцвели, и я, сменив весло на длинный шест, решительно двинулся в глубь болот. Компас был у меня с собой, поэтому мне не составляло особого труда выдерживать нужное направление, хотя мне, как какому-нибудь Оцеоле[30], и приходилось постоянно лавировать между стволами деревьев и кипарисовыми пнями.